Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

ним, ибо надеются получить свою долю в награбленной добыче. Но жертвами этих завоеваний в первую очередь станут богатые капиталистические страны. Английский и французский народы бездействуют, а их лидеры ослеплены. Гитлеровская Германия в первую очередь нападет на Францию и Англию, ограбит эти страны. Советский Союз будет последней страной, на которую нападет гитлеровская Германия»[557].

Литвинов на приеме М. Калининым посла Японии в СССР М. Сигемицу. 1936 г. (Из книги М. Сиполса)

Трудно не признать эти слова пророческими, хотя последние слова интервью – «зато у нас есть Красная армия и огромная территория» – Литвинов и сам критиковал в 1941 году, соглашаясь с американцами. Пророческим было и предупреждение о неизбежном и очень близком, нападении Японии на США, высказанное новому после США в Москве Джозефу Дэвису. Недовольный провалом Буллита, Рузвельт отправил в СССР своего друга, человека немолодого и опытного, для налаживания более прочных отношений.

Дэвис встретился с Литвиновым 6 февраля 1937 года, когда тот вернулся из Женевы, и написал президенту: «Я спросил мистера Литвинова о его оценке европейской ситуации и есть ли признаки снижения напряжения. Он ответил «к сожалению, нет» и энергично выразил непонимание почему Англия и Франция «постоянно носятся» с Гитлером в Германии. Он не может понять почему они должны выпускать ноты и запросы, постоянно подстёгивать германскую ситуацию, таким образом подчеркивать значение Гитлера, «подкармливать его тщеславие» и самомнение, что он (Гитлер) самая главная фигура в Европе. Он считает, нужно позволить Гитлеру «вариться в собственном соку» <…> Литвинов не в состоянии понять, почему Великобритания не видит: как только Гитлер захватит Европу, он также проглотит и Британские острова. Казалось, он сильно взволнован этим и испытывает тревогу, как бы разногласия между Англией, Францией и Германией не пришли к компромиссу»[558].

Дэвис пробыл в Москве до июня 1938 года, постоянно общался с Литвиновым и оставил о нем интересные свидетельства в своих мемуарах «Миссия в Москву». Он, в отличие от Буллита, вернулся в Штаты убежденным сторонником СССР, что отразилось в его книге и снятом по ней одноименном фильме. Эта позиция вызывала недовольство многих, включая его сотрудника Дж. Кеннана, который позже характеризовал посла так: «Пустой и политически тщеславный человек, ничего не знающий о России и серьезно ею не интересующийся. Единственное, в чём он действительно заинтересован, – это реклама, которую он сможет получить по возвращении на родину»[559]. Но Дэвис был не так прост: выполняя указание президента, он закрывал глаза на многое, включая массовые репрессии, чтобы укрепить отношения с СССР в преддверии войны. Рузвельт, как и Литвинов, не сомневался в ее приближении. В записках посла много говорится о мелочах и куда меньше – о действительно важных вопросах, которые они обсуждали с наркомом иностранных дел.

Правда, иногда кажется, что Дэвис действительно проявлял иногда излишнюю доверчивость, а Литвинов с женой просто издевались над ним. Он, например, пишет: «Миссис Литвинова, которая преподавала в одном из университетов этого региона, сказала миссис Дэйвис и мне, что школьные каникулы и выезды простых людей на пикники в основном тратятся на поиски в холмах золотых самородков с замечательным успехом. Литвинов сказал мне вчера, что недавно, будучи в горах, он в ходе обычной прогулки нашел камень с довольно значительным содержанием золота»[560].

Встреча супругов Литвиновых с послом США Дж. Дэвисом и его женой. Апрель 1937 г. (Из открытых источников)

О каком регионе идет речь, посол умалчивает, но мы знаем, что летом 1936 года Айви уехала в Свердловск для преподавания своего любимого Вasic English. Трудно сказать, что стало главной причиной – оскорбленное самолюбие, желание укрыться от происходящего вокруг или стремление самого Литвинова спрятать подальше женщину, которую он по-прежнему любил. По словам Дж. Карсуэлла, «она была настолько важной частью его жизни, что он никогда не мог помыслить о распаде их брака. Должно быть, он начинал предвидеть, что его политика, в которую были глубоко вовлечены его личность и эмоции, может разойтись с интересами Сталина; при всех сложностях он никогда не мог отказаться от идеи международного сотрудничества, на которой выстроил свою репутацию и свою концепцию выживания Советского Союза. Эта идея каким-то образом глубоко повлияла на его брак»[561].

Айви, которая прежде почти не выезжала за пределы Москвы и не была знакома (как, по сути, и ее муж) со страной, которую считала своей, предстояло отправиться за 1800 километров, чтобы преподавать несуществующий язык студентам Уральского индустриально-педагогического института. В октябре 1936 года она писала в Лондон подруге Кэтрин, что живет «в старом городе, который быстро превращается в новый, вгрызаясь вглубь необъятных лесов»: «Я работаю и живу сама по себе впервые в жизни и нахожу, что это мне нравится. У меня по меньшей мере сотня студентов и пара знакомых в городе, так что я не ощущаю одиночества. Но чувствую некоторую изоляцию, свободу от домашних дел (хотя они никогда не давили на меня тяжело) и особенно от чертовых дипломатических приемов»[562].

Своих учеников она называла «грубыми и недисциплинированными, но очень внимательными». Она вставала в семь утра, чтобы ехать на трамвае на свои «педкурсы», и утешала себя в письмах: «Ничего, я еще буду стахановкой!» Изредка она общалась с оставшимися еще в Свердловске иностранцами, читала английские книги и газеты, которые присылал муж, каждый раз прося их вернуть – нужно сдать в библиотеку Наркоминдела. Главной ее радостью стала переписка с Таней: «…мое счастье зависит от возможности общаться с тобой». Дочь окончила школу и поступила в Изоинститут, или Институт изобразительного искусства, бывший Вхутемас. Чуковский, предчувствуя гонения на тех, кто хоть чем-то связан с заграницей, отговорил ее учиться на переводчика, и она пошла в ученицы к другому знакомому с детства мастеру – замечательному художнику Владимиру Фаворскому. В числе преподавателей были и другие таланты – например, Андрей Гончаров и Владимир Татлин, которые однажды, к удивлению Айви, приехали к ней в гости в Свердловск.

Татьяна активно участвовала в московской культурной жизни и передавала матери приветы от старых знакомых – Мейерхольда, Эйзенштейна, композитора Виктора Оранского. Восхищенно писала, что видела Сталина на VIII съезде Советов, о чем потом вспоминала в интервью: «Какая-то дрожь была, вероятно, от невероятного заряда власти этого человека. Я помню, меня поразил, во-первых, его маленький рост, затем видно было, что он рябой. Первые 15 минут мне трудно было даже его понимать, настолько был сильный грузинский акцент. Я