Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Михаил писал матери гораздо реже. Он работал на заводе и готовился учиться на инженера, времени было мало. Конечно, не писала и бывшая «отдушина», но Татьяна, тоже ее избегавшая, иногда сообщала новости: «Просто не могу ехать на дачу с папой и З. – не могу и не хочу, и папа этого не ждет»[564]. Нарком продолжал водить Зинаиду с собой везде, в том числе к Дэвису: «Литвинов приехал и привез с собой троих своих детей, сына и двух дочерей (одна приемная), которые очаровательно говорят по-английски»[565].

Татьяна Литвинова в 30-х гг. (Из открытых источников)

Живя на Урале, Айви толком не знала, что происходит в Москве. Дети политикой не интересовались, а письма мужа были такими приглаженными, что даже между строк нельзя было ничего вычитать. В феврале 1937 года она написала письмо в «Правду» с жалобой на непорядки в ее вузе – называлось оно «Мещанство наступает». И удивилась, когда другие преподаватели стали от нее шарахаться. Следующее письмо, уже в Политбюро, было написано уже летом, когда арестовали ее знакомую Розу Коэн – британскую коммунистку, жену коминтерновца Петровского. Она возмущалась, уверяла, что это ошибка, что Розу оговорили. Ответа не было, и о том, что Розу и ее мужа расстреляли, она узнала только через 20 лет. Как и о судьбе сотен ее знакомых и подчиненных Литвинова, которые не пережили наступивший год.

Глава третья

В тисках террора

Отношения Наркоминдела с его «соседями» из НКВД всегда были напряженными. Чекисты подозревали всех, кто контактирует с иностранцами – а дипломатам приходилось делать это по долгу службы, – в шпионаже, да и сами иностранцы постоянно подвергались слежке, а то и арестам, что не раз вызывало международные проблемы. Еще в 1922 году Литвинову пришлось потребовать у Дзержинского освобождения нескольких произвольно арестованных иностранных граждан. В тот раз «железный Феликс» поступил просто – отправил товарища по партии в Таганскую тюрьму и позволил ему освободить всех, кого он считал нужным. Но с тех пор порядки в «органах» изменились. Они стали обширным бюрократическим ведомством, набиравшим силу пропорционально числу выявленных «врагов народа».

Здесь не место обсуждать причины и следствия Большого террора, но необходимо сказать, что Литвинов, как и большинство советских граждан, воспринял его с недоумением и ужасом. Хотя с начала «великого перелома» политические репрессии постоянно нарастали, на этот раз им подверглись бывшие руководители страны и партии, портреты которых еще недавно носили на демонстрациях. Началом стал процесс над Каменевым, Зиновьевым и другими членами «троцкистско-зиновьевского террористического центра» в августе 1936 года Другим новшеством было то, что если раньше власть наказывала ветеранов партии сравнительно мягко, то теперь всех осужденных ждал расстрел. На втором процессе, в январе 1937-го, была проявлена «милость»: Радеку и Сокольникову дали 10 лет, но потом все равно убили в тюрьме.

Это была только верхушка айсберга. После февральского пленума ЦК, на котором прямо в зале заседаний были арестованы Бухарин и Рыков, начались массовые репрессии против партийных работников. А в июле по приказу Политбюро по регионам начали рассылать лимиты на аресты и расстрелы «бывших кулаков и уголовников», число которых неуклонно росло. Признания добывались с помощью пыток, официально одобренных руководством НКВД во главе с Ежовым. После процесса над «правыми» в марте 1938-го большинство партийных организаций, наркоматы, военные округа были обезглавлены, а чекисты еще более рьяно разыскивали повсюду «врагов народа». Процесс стал приобретать неконтролируемый характер, и Сталину пришлось провести сложную операцию, чтобы заменить Ежова более управляемым и гибким Берией. Только после этого, на рубеже 1938–1939 годов, террор пошел на убыль.

Конечно, он не мог миновать Наркоминдел, по которому ударил особенно жестоко. По подсчетам французского историка Сабин Дюллен, за два года было арестовано по меньшей мере 34 % дипломатического персонала. Среди руководящих кадров наркомата (около ста человек) эта доля была в два раза больше: 62 % из них стали жертвами репрессий, 16 % смогли сохранить свое место, а еще 14 % остались за границей или «вовремя» ушли из жизни (о судьбе 8 % Дюллен не знала)[566]. В результате из 157 человек, занимавших руководящие посты в НКИД в 1940–1946 годах, 85 % начали свою карьеру после 1937 года. Это те, кого принято называть «молотовскими кадрами» и к кому Литвинов относился с плохо скрываемой неприязнью.

В мае 1937-го был арестован его первый заместитель Крестинский, представший потом на процессе «правых». Единственным из обвиняемых, он решился открыто отвергнуть собственные признания, объяснив, что дал их под давлением. Но это не помогло, и 15 марта следующего года он был расстрелян вместе с другими. Тогда же, в мае, арестовали отозванного из Турции Карахана, которого расстреляли 20 сентября за участие в «профашистском заговоре». Приговоры обвиняемым высокого ранга выносила Военная коллегия Верховного Суда, и расстреливали их в подвале здания той же коллегии на улице 25 октября (ныне Никольской), совсем рядом с НКИД. На бухаринском процессе судили и Х.Г. Раковского, давно отлученного от дипломатии и политической жизни. Он был отправлен в тюрьму и расстрелян уже в 1941 году, когда немцы подходили к Москве. Еще раньше оборвалась жизнь бывшего литвиновского заместителя Г.Я. Сокольникова, арестованного в июле 1936-го.

Николай Крестинский. (Из открытых источников)

После ареста Крестинкого в наркомате началась полномасштабная чистка. Особенно пострадали полпреды, которых отзывали в Москву и сразу же арестовывали. Среди арестованных и позже погибших были М.И. Розенберг (Испания), Э.А. Асмус (Финляндия), Я.X. Давтян (Польша), М.А. Карский (Турция), К.К. Юренев (Германия), Л.Я. Гайкис (Испания), Н.С. Тихменев (Дания), И.С. Якубович (Норвегия) и другие. Среди немногих, кому удалось укрыться за рубежом, были поверенный в делах в Греции Александр Бармин (Графф) и Федор Раскольников, бывший тогда полпредом в Болгарии. Уехав в Париж, он опубликовал открытое письмо Сталину, обвинив его в разгроме дипломатического корпуса: «Зная, что при нашей бедности кадрами особенно ценен каждый опытный и культурный дипломат, вы заманили в Москву и уничтожили одного за другим почти всех советских полпредов. Вы разрушили дотла весь аппарат Народного комиссариата иностранных дел…»[567]

В обвинениях Раскольникова упоминалось и то, что террором ловко пользуются агенты эмиграции и иностранных спецслужб: «В созданной Вами гнилой атмосфере подозрительности, взаимного недоверия, всеобщего сыска и всемогущества Наркомвнутрдела, которому вы отдали на растерзание Красную Армию и всю страну, любому «перехваченному» документу верят – или