История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

Без сомнения, если бы их тогда же послали королю (а будь это во власти Палат, они бы так и сделали), вскоре наступил бы прочный мир. Ведь если бы, при тогдашних обстоятельствах, стороны заключили перемирие и начали переговоры, то Палаты воздержались бы от непомерных требований, удовлетворившись гарантией безопасности для виновных, которую король охотно предоставил бы и свято сдержал бы слово; к тому же четвертый пункт предложений и согласие восстановить в правах исключенных членов не позволили бы в дальнейшем разжигать пламя мятежа в Парламенте. Но другая партия слишком хорошо это понимала, чтобы такое допустить, и уже на следующий день (а это было воскресенье) мятежные проповедники принялись со всех церковных кафедр стращать народ, утверждая, что если предложить теперь королю мир, то Сити постигнут гибель и разрушение. На улицах и в общественных местах Сити и предместий, на столбах и воротах разбрасывались и расклеивались печатные листки, призывавшие всех честных горожан подняться, как один человек, и на следующее утро идти к Палате общин, ибо двадцать тысяч ирландских бунтовщиков уже высадились в Англии. О том же вещали с кафедр проповедники, а в других памфлетах, распространявшихся подобным же образом, объявлялось, что партия малигнантов взяла верх при голосовании над людьми благонамеренными, и если ее не остановить, будет заключен мир.

Когда же народ был достаточно подготовлен подобными мерами, лорд-мэр Пеннингтон, невзирая на воскресный день (а ведь прежде они сами выражали недовольство тем, что король имел обыкновение заседать в своем Совете по воскресеньям) созвал Общинный совет, где была составлена петиция к Палате общин, в которой утверждалось, что принятые Палатой пэров мирные предложения, если они будут одобрены, погубят религию, законы и свободы Англии, а потому Палата общин должна принять ордонанс, соответствующий постановлению Общинного совета (прилагавшемуся к тексту петиции) — о решительном продолжении войны и об отказе от всяких мыслей о мире. С этой петицией и в сопровождении такой свиты, какую можно было собрать после вышеописанных приготовлений, сам лорд-мэр, со времени вступления в эту должность уклонявшийся от участия в заседаниях Палаты (а он был ее членом), явился в Палату общин и подал петицию, присовокупив к ней намеки насчет состояния умов в Сити, звучавшие в тот момент весьма внушительно — ведь толпа у входа вела себя столь же дерзко и вызывающе, угрожая проходившим мимо членам обеих Палат, что если они не дадут надлежащего ответа на петицию, то завтра здесь соберется вдвое больше народу. Лорды пожаловались на эти беспорядки и предложили общинам принять совместные меры к их пресечению, но вместо этого коммонеры (многие из коих не явились на заседание из страха, а иные, движимые тем же страхом или, может, надеждой взять верх, переметнулись в другой лагерь) выразили гражданам Сити благодарность за их петицию, совет и мужество и отвергли предложения в пользу мира.

< Это вызвало новые разногласия в Сити, где далеко не все желали носить вечное клеймо противников мира. Благоразумная часть граждан охотно выразила бы свое крайнее недовольство последними решениями Общинного совета, однако недавняя казнь Томкинса и Чалонера,а также гонения на людей умеренных взглядов устрашили многих, и в конце концов лондонские женщины проявили больше мужества, чем мужчины. Огромная толпа жен состоятельных граждан пришла к Палате общин с петицией о мире, но была атакована эскадроном кавалерии под начальством некоего Харви, разорившегося торговца шелком. Многие женщины были убиты и ранены, а остальные - достойный противник для столь храбрых воинов - без труда рассеяны. > После чего, осознав нависшую над ними опасность, многие пэры, равно как и коммонеры, вначале просто перестали посещать Палаты, а затем удалились туда, где их мог защитить король, причем некоторые прибыли прямо в Оксфорд.

Ловко отведя в сторону этот поток, который грозил принести им мир раньше, чем они успели бы и глазом моргнуть, оставшиеся в Лондоне члены Парламента трезво оценили собственные силы и усердно принялись поднимать дух своего главнокомандующего, чье настроение тревожило их больше, чем все прочие бедствия и затруднения. Дабы исцелить Эссекса от уныния, они пустили в ход средства противоположного свойства, которые, однако, должны были служить одной цели. Вначале они осыпали знаками величайшей милости и уважения сэра Уильяма Уоллера: когда тот вернулся в Лондон после самого сокрушительного разгрома, какой только можно было вообразить (ибо хотя из двух тысяч его кавалеристов лишь немногие погибли в бою, прочие были столь основательно разгромлены и рассеяны, что впоследствии из их числа удалось собрать не более трехсот человек), навстречу ему вышла вся лондонская милиция и приветствовала его так, словно он привел с собой пленником самого короля. Сэра Уильяма тотчас назначили командующим войсками и милицией Лондона, предназначавшимися для обороны Сити; было также объявлено, что Парламент немедленно предоставит в его распоряжение сильный отряд пехоты и кавалерии, дабы он мог вновь выйти в поле и двинуться на выручку сторонникам Парламента на западе, оказавшимся в бедственном положении. Затем Палаты приняли еще один ордонанс, о наборе большой армии для графа Манчестера (который всегда твердо следовал однажды избранным принципам и ни разу не поддержал каких-либо попыток примирения с королем), с тем чтобы она действовала против графа Ньюкасла, прикрывая все графства Восточной ассоциации, в число коих входили Эссекс, Гертфордшир, Кембриджшир, Норфолк, Саффолк, Гентингдоншир, а теперь и Линкольншир. А чтобы поскорее пополнить ряды тех, кто добровольно вызвался служить под знаменами своих возлюбленных генералов, Палаты приняли ордонанс о принудительном наборе в армию, что, по-видимому, бросало тень на их дело, ведь после стольких высокопарных заявлений о том, что сердца народа целиком на их стороне, Палатам пришлось теперь заставлять англичан сражаться независимо от их желания. Мера это была тем более поразительной, что в свое время они сами настойчиво требовали и добились королевской санкции на особый парламентский акт, объявлявший незаконными насильственную вербовку, а также принуждение свободнорожденных подданных к службе за пределами их графств. Приняв таким образом меры на крайний случай — а заодно дав понять графу Эссексу, что у них есть еще один граф, на которого они могут положиться, равно как и другие преданные Парламенту военачальники — Палаты официально направили к главнокомандующему свой комитет, дабы тот, употребив всевозможное усердие и ловкость, побудил его защищать их дело с прежним рвением и энергией. Члены комитета объявили Эссексу, что Палаты высоко ценят его труды и заслуги и помнят, сколь грозным