Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

слишком упрямым. Все это происходило двадцать лет назад, и приобретенный с тех пор жизненный опыт только укрепил меня в прежних убеждениях. Мои сыновья страдали от недостатка общего образования, но знание родного языка пошло всем им на пользу, а также на пользу родине, поскольку они не оказались иностранцами, что могло бы случиться в противном случае. Они без труда овладели двумя языками и умеют прекрасно говорить и писать по-английски, ежедневно общаясь с широким кругом английских друзей, а также благодаря тому, что жили в стране, где английский является основным разговорным языком.

XXIV. Зулусский мятеж

Даже прочно обосновавшись в Йоханнесбурге, я не смог вести оседлую жизнь. Как раз тогда, когда мне казалось, что я могу насладиться миром, произошло непредвиденное событие. В газетах появилось сообщение, что в Натале вспыхнул мятеж зулусов. У меня не было враждебного чувства к зулусам: они никакого зла индийцам не причиняли. Кое-какие сомнения относительно самого мятежа у меня были. Но тогда я верил, что Британская империя существует для блага всего мира. Искреннее чувство лояльности не позволяло мне даже желать чего-либо дурного для империи. Справедливость мятежа не могла повлиять на мое решение. В Натале имелись добровольческие войсковые соединения, ряды которых могли пополнить все желающие. Я прочел, что эти войска уже мобилизованы для подавления мятежа.

Считая себя гражданином Наталя, поскольку был тесно с ним связан, я написал губернатору о своей готовности сформировать, если это будет признано необходимым, индийский санитарный отряд. Губернатор без промедления прислал мне утвердительный ответ.

Я не ожидал, что мое предложение будет принято так быстро. К счастью, еще до отправления письма я сделал необходимые приготовления. Я решил, в случае если мое предложение будет принято, ликвидировать йоханнесбургскую квартиру. Полак должен был перебраться в более скромное помещение, а жена – в Феникс. Она была вполне согласна со мной. Не могу припомнить, чтобы она когда-нибудь прекословила мне в делах подобного рода. Поэтому, получив ответ от губернатора, я сообщил, как полагалось, домохозяину, что через месяц освобождаю квартиру, отправил часть вещей в Феникс, а другую – оставил Полаку.

Я отправился в Дурбан и стал собирать людей. Большого числа их не требовалось. Мы образовали отряд в составе двадцати четырех человек, из которых четверо, не считая меня, были гуджаратцы. Остальные, кроме одного свободного патана, – бывшие законтрактованные рабочие из Южной Индии.

Главный медицинский начальник, считаясь с существовавшими правилами, а также для того, чтобы создать мне официальное положение и облегчить работу, произвел меня на время службы в чин старшины, троих указанных мною людей назначил сержантами и одного – капралом. Правительство выдало нам обмундирование. Отряд находился на действительной службе примерно шесть недель.

Прибыв к месту мятежа, я убедился, что там не произошло ничего такого, что можно было бы назвать мятежом. Зулусы никакого сопротивления не оказывали. Происходившие беспорядки были квалифицированы как мятеж на том основании, что один из зулусских вождей воспротивился новому налогу, которым было обложено его племя, и убил сержанта, явившегося для взимания этого налога. Во всяком случае мое сочувствие было целиком на стороне зулусов, и я был очень рад, когда по прибытии в штаб узнал, что основной нашей работой должен быть уход за ранеными зулусами. Офицер медицинской службы радостно встретил нас, он сообщил, что белые весьма неохотно ухаживали за зулусами, раны которых гноились, и что он совершенно потерял голову. Он считал наш приезд благодеянием для этих ни в чем не повинных людей, снабдил нас перевязочным, дезинфекционным и иным материалом и направил в импровизированный лазарет. Зулусы выражали восторг, увидев нас. Белые солдаты поглядывали сквозь ограду, отделявшую нас от них, и старались уговорить не ухаживать за ранеными. А так как мы не обращали на них внимания, то они приходили в неистовство и поносили зулусов неприличнейшими ругательствами.

Мало-помалу я вошел в более тесное общение с солдатами, и они перестали нам мешать. Среди командного состава были полковник Спаркс и полковник Уайли, тот самый, который столь резко выступал против меня в 1896 г. Они были изумлены моим поведением, нанесли мне визит и выразили свою благодарность. Я был представлен генералу Маккензи. Пусть читатель не подумает, что все они были профессиональными военными. Полковник Уайли был известный дурбанский юрист; полковник Спаркс – владелец мясной лавки в Дурбане; генерал Маккензи – видный натальский фермер. Все эти господа получили военную подготовку и приобрели опыт, будучи добровольцами.

Раненые, за которыми мы ухаживали, не были ранены в бою. Одни из них были арестованы как подозрительные. Генерал приказал их выпороть. В результате порки появились серьезные раны, которые при отсутствии лечения стали гноиться. Другие принадлежали к дружественному зулусскому племени. Они даже носили особые значки для отличия их от «неприятеля», но солдаты по ошибке стреляли и в них.

Кроме ухода за зулусами, на мне лежала обязанность приготовлять и раздавать лекарства белым солдатам, что было для меня делом легким, поскольку я в свое время в течение года работал в небольшом госпитале доктора Бута. Эта деятельность близко меня сталкивала со многими европейцами.

Мы были прикомандированы к мобильной военной колонне, обязанной немедленно являться туда, откуда сообщали об опасности. Основную часть колонны составляла пехота, посаженная на коней. Как только приходил приказ о выступлении, мы должны были пешком следовать за колонной и нести носилки на плечах. Два или три раза нам пришлось сделать по сорок миль в день. Но куда бы мы ни направлялись, я всегда с благодарностью думал, что, перетаскивая на своих плечах мирных зулусов, пострадавших по неосмотрительности солдат, и ухаживая за ранеными как сиделки, мы делали угодное Богу дело.

XXV. Угрызения совести

Зулусский мятеж обогатил меня новым жизненным опытом и дал много пищи для размышлений. Бурская война раскрыла для меня ужасы войны далеко не так живо, как мятеж. На этот раз была собственно не война, а охота за людьми, и не только на мой взгляд, но и по мнению многих англичан, с которыми мне приходилось разговаривать. Слышать каждое утро, как в деревушках, населенных ни в чем не повинными жителями, трещали, как хлопушки, солдатские винтовки, и жить среди такой обстановки было тяжелым испытанием. Но я преодолевал это мучительное чувство лишь благодаря тому, что работа моего отряда состояла только в уходе за ранеными зулусами. Я ясно видел, что, не будь нас, о зулусах никто бы не позаботился. Таким образом, в работе я находил успокоение.

Но были и иные поводы для размышлений. Мы шли по скудно