Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

уже всегда и во всем стремился соглашаться с ним. Он написал мне из Феникса, что, хотя и полюбил тамошнюю жизнь, чувствует себя совершенно счастливым и надеется на дальнейшее развитие колонии, все же готов оставить ее и поступить в мою контору в качестве стряпчего, если я нашел, что этим путем мы быстрее достигнем осуществления наших идеалов. Я сердечно обрадовался письму. Полак покинул Феникс, приехал в Йоханнесбург и подписал со мной договор.

Примерно в это же время я пригласил в свою контору клерком шотландца-теософа, которого готовил к сдаче экзаменов по праву в Йоханнесбурге. Его звали мистер Макинтайэр.

Таким образом, вопреки моему стремлению скорее осуществить свои идеалы в Фениксе, меня все сильнее захватывало противоположное течение, и, если бы Бог не пожелал иначе, я бы совершенно запутался.

Через несколько глав я расскажу, каким совершенно непредвиденным и неожиданным образом спасены были мои идеалы.

XXII. Кому помогает Бог

Теперь я оставил всякую надежду на возвращение в Индию в ближайшем будущем. Я обещал жене приехать домой через год. Прошел год, а никаких перспектив на возвращение не было. Поэтому я решил послать за ней и детьми.

На судне, доставившем их в Южную Африку, мой третий сын Рамдас, играя с капитаном, поранил руку. Капитан показал его корабельному врачу и заботливо ухаживал за ним. Рамдас вышел на берег с рукой на перевязи. Корабельный доктор посоветовал, чтобы, как только мы приедем домой, опытный врач сделал перевязку. Но то было время, когда я всецело верил в лечение землей. Мне даже удалось убедить некоторых клиентов испытать на себе лечение землей и водой.

Что же я мог сделать для Рамдаса? Ему только что исполнилось восемь лет. Я спросил, не возражает ли он, чтобы я перевязал его рану. Он, улыбаясь, ответил, что согласен. В таком возрасте он не мог, конечно, решить, какое лечение лучше, но очень хорошо знал разницу между знахарством и настоящим медицинским лечением. Ему была также известна моя привычка лечить домашними средствами, и он не боялся довериться мне. Дрожащими от волнения руками я развязал повязку, промыл рану, приложил к ней чистый компресс с землей и вновь забинтовал руку.

Такие перевязки делались ежедневно примерно в течение месяца, пока рана совершенно не зажила. Не было никаких последствий, и для исцеления раны потребовалось не больше времени, чем тот срок, который назвал корабельный врач, имея в виду обычное лечение.

Этот и другие опыты укрепили мою веру в домашние средства, и я стал применять их смелее. Я пробовал лечение землей и водой, а также постом в случае ранений, лихорадки, диспепсии, желтухи и других болезней, и в большинстве случаев успешно. Однако теперь у меня нет той уверенности, которая была в Южной Африке, а опыт к тому же показал, что такие эксперименты сопряжены с очевидным риском.

Я ссылаюсь здесь на эти эксперименты не для того, чтобы убедить в исключительной эффективности моих методов лечения. Даже медики не могут выступить с такими претензиями в отношении своих экспериментов. Я хочу только показать, что тот, кто ставит себе цель провести новые эксперименты, должен начинать с себя. Это дает возможность скорее обнаружить истину, и Бог всегда помогает честному экспериментатору.

Риск, сопряженный с проведением опытов по установлению и развитию тесных контактов с европейцами, был столь же серьезен, как и риск, связанный с опытами лечения. Только тот и другой риск разного свойства. Впрочем, устанавливая контакты, я никогда и не думал о риске.

Я предложил Полаку поселиться вместе со мной, и мы стали жить как родные братья. Дама, которая вскоре должна была стать миссис Полак, была помолвлена с ним в течение нескольких лет, но свадьбу откладывали до более подходящего времени. У меня создалось впечатление, что Полак хотел скопить денег, прежде чем обзавестись семьей. Он гораздо лучше меня знал Раскина, но европейское окружение мешало ему немедленно претворить в жизнь учение Раскина. Я стал убеждать Полака:

– Когда есть обоюдное сердечное влечение, как в вашем случае, не следует откладывать свадьбу из-за одних лишь финансовых соображений. Если бедность – препятствие к браку, бедные люди никогда не женились бы. А кроме того, вы теперь живете у меня и поэтому можете не думать о домашних расходах. По-моему, вы должны пожениться как можно скорее.

Как я уже говорил, мне никогда не приходилось дважды убеждать Полака в чем бы то ни было. Он признал правильность моей аргументации и немедленно вступил в переписку на эту тему с будущей миссис Полак, которая жила в то время в Англии. Она с радостью приняла предложение и через несколько месяцев приехала в Йоханнесбург. Ни о каких расходах на свадьбу не могло быть и речи, не сочли нужным даже заказывать специальное платье. Для освящения их брачного союза не было необходимости в религиозном обряде. Миссис Полак была по рождению христианкой, а Полак еврей. Их общей религией была нравственная религия.

Расскажу мимоходом о забавном инциденте, случившемся в связи с их свадьбой. Человек, регистрировавший браки между европейцами в Трансваале, не имел права регистрировать браки черных или вообще цветных. На свадьбе, о которой идет речь, я выступал в качестве свидетеля. Не в том дело, что не нашлось знакомых среди европейцев для выполнения этой обязанности, просто Полак не хотел об этом и думать. Итак, мы втроем отправились к регистратору. Он решил, что не может быть уверен в том, что люди, вступающие в брак, при котором в качестве свидетеля фигурирую я, действительно белые, и предложил отсрочить регистрацию, чтобы навести нужные справки. Следующий день был воскресенье. Понедельник тоже был днем неприсутственным, днем Нового года. Откладывать по столь несущественному поводу заранее назначенный день свадьбы казалось несуразным. Будучи знаком с мировым судьей, начальником регистрационного ведомства, я предстал перед ним вместе с молодой четой. Рассмеявшись, он дал мне записку к регистратору, и брак был должным образом зарегистрирован.

До этой поры европейцы, поселявшиеся в моем доме, были более или менее мне знакомы. Но теперь в нашу семью вступила английская женщина, совершенно нам чужая. Не могу припомнить, чтобы у нас когда-либо возникали разногласия с молодой четой, и если между миссис Полак и моей женой и бывали неприятности, в них ничего не было такого, чего не случалось бы в самых дружных, вполне однородных семьях. А ведь моя семья была самой разнородной: в нее свободно допускались люди различных характеров и темпераментов. Стоит только подумать об этом, чтобы убедиться, что различие между разнородными и однородными