Продажный рок. Как лейблы укротили панк, эмо и хардкор - Дэн Оззи

Меломан с энциклопедическими знаниями истории рока, Уэй был как младший брат для Рикли и всех тех, кто работал на Eyeball. До этого он играл в нескольких группах, но его энтузиазм по поводу этого проекта был заметно сильнее. Уэй рассказал Рикли, что пока есть только название и несколько черновых вариантов песен. Они собирались назваться My Chemical Romance, и у них была песня, которая, как он клялся, понравилась бы Рикли – «Vampires Will Never Hurt You»[167].

«Подожди, я тебе покажу», – сказал Уэй. Он взял гитару, висящую на ближайшей стене – она была расстроена, на ней не хватало струн, и служила она на самом деле просто украшением – и попытался сыграть странную последовательность аккордов песни. Он быстро изобразил звенящее вступление, но то и дело пропускал ноты и начинал сначала.

«Он стал пытаться сыграть мне эту песню, – вспоминает Рикли. – А я такой: "Э-э-э, извини, я не понимаю, что ты делаешь, чувак"». В конце концов, он говорит: "Подожди, я отдам ее брату. Он должен уметь на ней играть!"»

Вскоре в комнату, неуклюже шаркая, вошел Джерард Уэй, которому явно было неудобно от мысли о выступлении перед публикой. Старший Уэй настраивал гитару, пока Рикли и другие участники вечеринки нетерпеливо ждали. В конце концов, он привел инструмент в рабочее состояние и попробовал сыграть эту песню, но она все равно не была похожа на то, что Рикли мог бы понять. Не обращая внимания на незаинтересованность Рикли, братья продолжали рассказывать ему, что собираются написать еще несколько песен и записать альбом на Eyeball. «Они такие: "Ты должен продюсировать его!" – вспоминает Рикли. – А я говорю: "Ага, конееечно"».

Вскоре после этого однажды утром, когда Thursday загружали фургон, чтобы отправиться в тур, к ним подбежал Майки Уэй, держа что-то в руке. Рикли опустил стекло, и Уэй протянул ему записанный диск. «Вот наша песня! – сказал ему Уэй. – Поделись потом впечатлениями».

«Помню, я подумал: "Ух, теперь нам придется слушать эту чертову песню"», – говорит Рикли. Он взял диск и сунул его в стереомагнитолу фургона, когда Thursday мчались по автомагистрали Нью-Джерси. К его удивлению, записанная версия My Chemical Romance намного превосходила то, что он слышал на вечеринке. «Это было совсем не то, чего я ожидал. В какой-то момент я подарил им альбом Ink & Dagger, и в нем была такая же угловатость, и припев был очень интересным». Слова песни – во всяком случае, те, что Рикли смог разобрать – складывались в какую-то мрачную историю о тусовке с трупами, протыкании кольями сердец и вливании яда в шеи.

«Я прокрутил ее еще раз, потом еще, и после третьего раза парни в фургоне спросили: "Что это такое?" – вспоминает Рикли. – И я сказал: "Это те черти, которые попросили меня продюсировать их альбом"». И они такие: "Так ты собираешься это сделать?" Я сказал: "Не планировал… Но теперь чувствую, что должен"».

$ $ $

К 2001 году Eyeball Records стала настолько стабильной, что ее основателю Алексу Сааведре больше не приходилось жить в своем Шевроле Блейзер. Он открыл магазин на арендованном им этаже над офисным помещением в Карни, пригороде Нью-Джерси, в тридцати минутах езды от Манхэттена. Eyeball House, как его называли, был не только базой лейбла; это было место, где тепло принимали всех гастролирующих друзей. Там было достаточно спален, чтобы группы могли переночевать, и достаточно безопасных парковок, где они могли оставлять свои фургоны, не опасаясь взлома. Спонтанные вечеринки и посиделки в Eyeball House часто продолжались до глубокой ночи. К счастью, под ними офис арендовал архитектор, дружелюбный бывший металлист, который никогда не жаловался на шум.

«Я вырос в условиях, когда мне приходилось бороться гораздо больше, чем окружающим меня людям, – говорит Сааведра. – Поэтому, когда я приобрел это место, в итоге оно стало домом, где любой желающий мог жить или остановиться, любые приезжающие группы могли приходить сюда. Моя дверь всегда была открыта. Многие люди, которые никогда там не были, могут подумать, что это был какой-то дерьмовый дом для панков. Это не так. На самом деле, это было чистое, организованное и безопасное место, куда можно было прийти».

В Eyeball House были свои завсегдатаи. Участники местных групп, таких как Thursday, Midtown и Saves the Day, обычно обитали здесь вместе со студентами Университета Рутгерса и другими тусовщиками из Джерси. Одним из постоянных посетителей, который практически жил там, был Майки Уэй, худой, как щепка двадцатилетний парень в очках. Он был родом из Беллвила, городка в трех километрах к северу, прославившегося как место действия нескольких эпизодов популярной новой мафиозной драмы «Клан Сопрано». Уэй бывал в Eyeball House так часто, что Сааведра взял его на работу стажером, давая ему сотни мелких поручений, необходимых для управления независимым лейблом: «упаковывать почтовые заказы, работать с прессой, встречать и развозить людей. В чем бы мы ни нуждались, Майки всегда был готов помочь», – говорит он.

«Мне нравился Майки. Просто очень веселый и умный парень, – рассказывает Рикли. – Ему нравилось то, что не нравилось другим панкам. Он увлекался такими группами, как Suede и Portishead. Особенно любил британские группы, даже играющие глэм».

Уэй был замкнутым, но оживлялся, как только выпивал немного водки с клюквой, и часто доставал окружающих рассказами о достоинствах Radiohead и Blur. Время от времени он упоминал о своем брате Джерарде, который был на три года старше, но почти никто его не видел. «Все шутили о том, что [Джерард] был отшельником, – говорит Рикли. – Майки впервые упомянул о нем, сказав: "Наверное, сейчас он сидит дома в трусах и рисует комиксы"».

Джерард действительно проводил большую часть времени в одиночестве в своей спальне в подвале родительского дома. Это было тесное помещение с крошечным окошком, пропускавшим лишь лучик солнечного света. Поскольку из своей комнаты он не мог видеть большую часть мира, он создал свой собственный. Уэй обладал богатым воображением и талантом иллюстратора. Вокруг него громоздились стопки набросков и блокнотов, пока он создавал вселенные, полные вымышленных персонажей, существовавших в его воображении.

«Джерард был ботаном, которого мы дразнили и называли Супчик Campbell[168], – говорит Сааведра. – У нас были общие интересы – фильмы ужасов, Гудини, тайные общества, комиксы, чисто ботанская хрень. У этого чувака была сильная агорафобия, но когда его можно было уговорить раскрыться, он становился веселым.