Франя - Илья Бровтман

За это, взбучку получая,

Фашист подпольщиков ругал.

Являясь, в гости к Николаю,

Он шнапсом горе заливал.

Он злился, и кричал краснея,

Что это не его вина.

Но становился веселее,

Бутылку, осушив до дна.

Он привязался к Николаю.

И как-то отхлебнув коньяк,

Промолвил что-то напевая:

Ты славный парень, хоть поляк.

— Зови меня по-свойски: Вили.

Я так устал от суеты.

А после брудершафтом пили,

И даже перешли на «ты».

Потом уже изрядно пьяный,

Он начал Франю умолять,

Чтобы она на фортепьяно

Их уши стала ублажать.

По клавишам скользили руки,

Вздымалась от волненья грудь.

Играла Моцарта и Глюка,

И даже Вагнера чуть-чуть.

Решив за Франей приударить,

Стал комплименты говорить.

В ответ она, чтоб не лукавить,

Прервала этот флирт как нить.

Она не приняла алмаза,

Вернув дарителю кольцо.

И он свой пыл умерил сразу,

Желая сохранить лицо.

Колечко было ей знакомо.

И стоило немалых сил,

Не думать, что сосед их Сёма

Своей невесте подарил.

В её глазах блестели слёзы,

И еле сдерживала плач,

Представив как кольцо у Розы,

Перед расстрелом снял палач.

Открыто говорил про это

Фашист. Рассказывал как днём,

Евреев вывели из гетто,

И в яму бросили живьём.

Смеясь, поведал, что в субботу

Молился Господу еврей.

И даже показал им фото,

Как он расстреливал детей.

В таком прекрасном настроенье

Не очень часто был фашист.

Но говорил с воодушевленьем

О разных гнусностях садист.

Всё это слушать было мукой.

Кивать согласно головой.

И не изучена наукой

Причина радости такой.

Напрасно зверством называют

Такие действия людей.

Животных голод заставляет

На части рвать других зверей.

А человек, по воле Бога,

Задуман был как плод любви.

Но в сотню раз хмельнее грога

Для божьей твари вид крови.

Большая движущая сила

Любовь и ненависть к другим.

Во все века такое было:

Отличный чем-то — нелюбим.

Мы все друг с другом чуть не схожи.

Различны цвет волос и глаз.

Но для людей оттенок кожи

Причина ненавидеть вас.

Национальность или вера —

Всё это выдумки людей.

А валят всё на Люцифера,

Из-за него, мол, я злодей.

А сам я ангел белокрылый,

Перед людьми и Богом чист.

Но мир жесток. Своею силой

Невольно тешится фашист.

Наверно мало катаклизмов,

И горя от природных сил.

А главной сущности фашизма

Пока никто не изучил.

Причина, с первым впечатленьем:

Милитаризм, вождизм, расизм.

Но стержень этого явленья —

Национальный эгоизм.

Пусть всем народам будет плохо,

А нам на это наплевать.

Своей стране хотя бы кроху

Мы постараемся урвать.

Пускай везде чуть-чуть убудет,

Но мы становимся тучней.

Не важно, что страдают люди —

А нам сегодня веселей.

Такая гнусная природа

Легла на наш любимый край —

На долгие четыре года

Своеобразный адский рай.

Но приходилось улыбаться,

Садистский слушая рассказ.

И даже с чем-то соглашаться,

Хотя и спорить с ним подчас.

Внимать рассказам о евреях,

И даже пить на брудершафт.

И ждать, когда сломает шею

Самовлюблённый Голиаф.

Не просто ждать, пить валерьяну,

Чтобы унять тоску и грусть.

А слушать всё, что Вилли спьяну

Болтает, и мотать на ус.

Осоловев от самогона,

Он как-то раз навеселе,

Сказал, что бункер из бетона

Воздвигли глубоко в земле.

Почёт для Винницкого края.

Врагам нельзя об этом знать.

«Вервольфом» ставку называют —

В ней фюрер будет обитать.

Он раздувал комично щёки,

И раскрывал как рыба рот

Твердя, что фюрер ясноокий

К победе немцев приведёт.

Однажды, выпив с горя Вилли

Поведал им про Сталинград.

Сказал, что там лежит в могиле

Его любимый младший брат.

Убийцу брата проклиная,

От злости закипал фашист.

Заставив выпить Николая

За упокой его души.

Сидел в недоуменье Вилли.

Не мог же Николай сказать,

Что если убивать явились,

Не стоит на судьбу пенять.

Наивно ждать, придя незвано,

Сжигая беззащитных жён,

Что будешь, словно гость желанный,

Радушно чаем напоён.

Оставить трупы за спиною,

Арийский прославляя дух.

И ощущать себя героем

На фоне немощных старух.

Лишать людей еды и крова,

И удивляться, что потом

За это наградят дубовым,

Совсем не рыцарским крестом.

Пускай до каждого солдата

Дойдёт, до тех, кто сеет страх:

Придёт законная расплата

И на земле, и в небесах.

Кто славит меч и парабеллум,

И ждёт от Господа наград,

С могилой познакомит тело,

А душу ждёт смола и ад.

Всех ожидает встреча с гробом,

И для садиста грянет гром.

Сумеет ли остаться снобом,

Представ перед святым Петром?

Про честь мундира, гнев и славу,

Солги ему, как повелось.

Не просто говорить лукаво

Тому, кто зрит тебя насквозь.

Вопрос задаст Апостол: — воин,

Кто ты такой, чтобы решать,

Кто жить и процветать достоин,

А кто обязан умирать?

Назвав себя отцом природы,

Обязан землю уберечь,

Не генерируя невзгоды,

А опуская в ножны меч.

А он как слон в посудной лавке,

Дворец свой превратил в сарай.

Кусает всех, подобно шавке,

Подняв невообразимый лай.

Не в состояние обитель

Прибрать, придав приличный вид.

При том решает — кто вредитель,

А кто полезный индивид.

Война — декабрь для планеты:

Ночь безразмерная, а день

Мелькнёт своим холодным светом,

И снова наползает тень.

Был долгий день тем знойным летом,

Когда нарушив тишину,

Под грохот танков на рассвете,

Свинцовый дождь накрыл страну.

Дни, как бы съёжились от горя,

Ночь становилась всё длинней.

Земля Подольского нагорья

Покрылась шрамами траншей.

Но все