Немецкая катастрофа. Размышления и воспоминания - Фридрих Мейнеке

Одновременно на рубеже веков еще жива была старая добрая буржуазная культура, хотя ее выхолащивание уже началось. Она ставила политической воле естественные нравственные рамки. И одухотворенная буржуазная молодежь стала главной силой национал-социального движения Фридриха Наумана, представлявшего собой полную противоположность будущей коалиции сторонников жесткой руки, хакатистов и пангерманцев. Оба течения в буржуазном лагере еще смыкались друг с другом в вопросах мировой политики, требуя вооруженного участия в борьбе за передел мира и обеспечения жизненного пространства для будущей Германии. Это легло в основу движения за строительство флота, о масштабах которого имелись лишь смутные представления. В критической ситуации эта общность не смогла бы сохраниться, что и произошло в годы Первой мировой войны. Добрые и злые духи немецкой буржуазии в основе своей давно разошлись в разные стороны.

Дурное начало проникло не только в Германию. Сегодня мы можем сказать обо всем империалистическом развитии западных народов: оно создало предпосылки грядущих политических и культурных несчастий Запада. Мы можем признать неизбежность империализма и присущей ему заботы об экономическом будущем собственного народа. Но любая подобная неизбежность несет в себе зародыш беды, и размер этой беды зависит в значительной мере от рассудительности и самоограничения, от интеллектуального и нравственного состояния руководящих слоев общества. Ни у одного народа не было столь серьезных оснований практиковать умеренность и осторожность, как у немцев, учитывая их географическое окружение и их склонность доводить до крайности однажды усвоенные идеи. Процитируем замечательного философа Фридриха Паульсена[37], который в 1902 году в «Прусском ежегоднике» (том 110, страница 173) выражал растущую тревогу патриотов-гуманистов:

«Бурлящий национализм стал очень серьезной опасностью для всех европейских народов; существует угроза, что в результате они утратят понимание человеческих ценностей. Будучи поставленным во главу угла, национализм, как и конфессионализм, уничтожает нравственное и даже логическое мышление. Справедливость и несправедливость, добро и зло, правда и ложь утрачивают свое содержание. То, что считается недостойным и бесчеловечным в отношении себя самого, тут же готовы советовать собственному народу в отношении чужой нации».

Это уже описание этики гитлеровского национал-социализма.

Однако здесь мы видим еще только первые стадии вырождения немецкой буржуазии. Два последних десятилетия перед началом Первой мировой войны стали эпохой сильнейшей борьбы противоположностей, разных вариантов будущего. Из этой буржуазной среды вышли как усиливающийся национализм пангерманцев, так и национал-социальное движение Фридриха Наумана. И хотя кажется, что в предприимчивых слоях буржуазии безраздельно господствовало стремление к власти и богатству, на деле оба десятилетия наполнены могучей идеалистической тенденцией, возвращавшей времена Гёте, но не просто подражавшей им, а продолжавшей и развивавшей. Специфический современный дух особенно проявил себя в искусстве и поэзии. Истинность, искренность и глубина являлись общими путеводными звездами этого направления, они часто сочетались с радикальным желанием убрать все преграды, возведенные старым миром. Это, в свою очередь, приводило к опасной связи со все более аморальным национализмом, который мы уже охарактеризовали как промежуточную ступень на пути к гитлеризму. В мире идей Ницше, который как раз тогда распространял свою власть над страстными и беспокойными умами, сочетались почти все благородные и подлые порывы эпохи. Это было явление демоническое, двойственное по своей сути и своим последствиям. Однако последствия эти по большей части оказались мрачными. Ницшеанский сверхчеловек, разбивающий скрижали старой морали, казался, увы, немалой части немецкой молодежи весьма соблазнительным проводником в темное будущее, за которое еще предстоит бороться.

3. Немецкий народ в Первой мировой войне

Когда началась Первая мировая война, казалось, что добрый дух сможет вернуть немецкий народ в свое лоно. Подъем 1914 года стал для всех, кто был ему свидетелем, незабываемым переживанием высшего порядка – несмотря на свой эфемерный характер. Все трещины, существовавшие в немецком народе (как внутри буржуазии, так и между буржуазией и рабочими), внезапно исчезли перед лицом общей опасности, обрушившейся на нас и вырвавшей из прежнего материально комфортного бытия. И более того: во всех лагерях ощущали, что простого объединения ради общей цели недостаточно, что необходимо полное внутреннее обновление государства и культуры. Считалось, что оно уже началось и будет продолжаться под влиянием общего переживания войны, которую полагали оборонительной[38]. Наши надежды являлись плодом благородного заблуждения. Уже год спустя единство раскололось, немецкий народ начал расходиться в разные стороны. Был ли августовский подъем 1914 года в итоге лишь последней вспышкой старых идеалов, исчерпавших себя движущих сил? Внимательный наблюдатель, Макс Хильдеберт Бём[39] предположил это еще в 1917 году. Он писал в «Прусском ежегоднике» (том 167): «Возможно, во многих отношениях август 1914 года покажется нам впоследствии не столько началом новой эпохи, сколько возвышающим и болезненным прощанием, блистательным заключительным аккордом романтики, от которой немецкое сознание отрывается лишь с тяжелыми потерями». Наступающее новое время, продолжал он, характеризуется техницизмом, рационализмом и социализмом хлебных карточек, безжалостной этикой, происходящей не от сердца, а от головы. «Государство, суть которого – организация, по природе своей равнодушно и с глубоким недоверием смотрит на непредсказуемое развитие индивидуальности, являющееся основанием всей немецкой культуры».

Эти слова, подобно прожектору, направляют лучи света и в прошлое, и в будущее. Мы находимся перед главным поворотным пунктом в развитии немецкого народа. Человек эпохи Гёте был свободной индивидуальностью и одновременно гуманистом, признававшим и исполнявшим свой долг перед обществом: быть «благородным, помогающим и добродетельным». Он развивался в сторону синтеза классического либерализма, затем национального социализма Наумана, со все более сильным налетом потребностей массового общества и политической власти; он становился все менее гибким и более приземленным, укреплялась связь с окружающими его обществом и государством. Искра прежних свободных отношений индивида и общества еще раз вспыхнула в романтике августовских дней. Была ли вновь показавшаяся на поверхности гуманистическая личность обречена окончательно умереть под давлением сил, формировавших из людей массы? Оставим открытым этот робкий вопрос; если мы и сможем найти на него ответ, то лишь в самом конце.

Уже в 1915 году чувствовалось, что августовскому синтезу интеллектуальных и социальных сил приходит конец. Его одновременно разрушали как слева, так и справа. Усилия крайних левых, сплотившихся вокруг младшего Либнехта[40], принадлежат истории становления коммунизма в Германии и приобретут историческое значение в том случае, если он когда-либо станет формировать будущих немцев. Процессы на правом крыле германского общества, о которых мы сейчас будем говорить, в те дни еще не были связаны с развитием коммунизма.

На этом крыле развернулась борьба вокруг целей войны. Для будущей Германии было критически важно выбраться из того смертельно опасного положения, в котором она очутилась из-за непродуманной довоенной