Приручи ветер - Андрей Урбанович

уж позволь тебе не поверить. Ты довольно чётко всё описал. Только делается он многократно и по особым дням. А перед этим кусок свинца кладут под подушку, чтобы все беды перешли на него. И происходит это обычно в мусульманских странах. У нас на Руси похожий обряд совершали воском, – пояснил Олег Павлович.

– Я этого не знал… Честное слово.

– Слушай, а почему ты не записываешь свои рассказы? – спросил Валентин Николаевич.

– Я когда пишу, начинаю думать, как правильно слово написать, где какую запятую поставить. А сама история в это время пропадает…

– Наверное, ты хочешь стать писателем? – подмигнул мне Олег Павлович.

– Нет, историком.

– Слушай, а мог бы ты рассказать какую-нибудь историю, допустим, вот об этих часах. Конечно, они не имеют за собой такого огромно прошлого, но, наверняка, у них есть своя история, – произнёс Валентин Николаевич и достал из жилетки карманные часы.

Я растерянно взглянул на отца, тот в ответ на мой вопросительный взгляд, кивнул.

– Попробую, – согласился я.

Валентин Николаевич потянулся через стол и передал мне часы. Они были из червлёного серебра. Я сжимал их в руках, но нужного состояния не возникало. Все ждали, шуршала магнитофонная плёнка, а я всё молчал и молчал.

– Там есть дарственная надпись. Если хочешь, прочти, может она разбудит фантазию, – подбадривал меня Валентин Николаевич. Увидев, что меня охватил столбняк, Олег Павлович кинулся на защиту:

– Давайте, отложим историю с часами на следующий раз. Наверное, после чаепития и таких конфет нелегко переключится…

– Нет. Это не из-за конфет, – возразил я. – Можно мне ваши часы даст папа.

– Не понял. Объясни, – удивился Валентин Николаевич.

– Лучше я покажу. Пап, возьми часы. А теперь отдай их мне.

Отец охотно исполнил просьбу. Да, теперь можно было говорить.

Глава седьмая. Часы

Он вышел из машины, приказал шофёру ждать, и двинулся к парадному входу. Вокруг стояли чёрные воронки. На ступеньках человек в длинном кожаном плаще ощупал его металлическим взглядом, и когда они поравнялись, безразличным голосом произнёс:

– Вы опоздали на десять минут.

– Знаю, – ответил он, а себе сказал:

«Главное, вести себя спокойно, уверенно. Если бы случилось что-то серьёзное, они бы не звонком вызвали, а сами приехали вот на таком воронке. Значит, ничего страшного не произошло. По крайней мере – пока не произошло. И надо отдать часы в ремонт. Минутная стрелка заедает. Но сейчас, главное держать себя в руках».

В кабинете сидели двое. Уже знакомый ему следователь в гражданском и неизвестный в военной форме, в чине майора.

– Это товарищ из Москвы, – пояснил следователь. И тотчас заговорил на отвлечённые темы, словно пытаясь снять возникшее напряжение.

– Как устроились в новом доме?

– Отличная квартира. Четыре комнаты. И кабинет наконец есть, и сыну отдельная комната

– Да, кстати, я слышал, он приболел.

– Велосипед виноват. Не удержал равновесие, ну и как результат – рука в гипсе. Ничего, скоро снимут. Мальчишка, сами понимаете.

– Ясно, – сказал следователь, и чуть помедлив, опять произнёс: – Ясно… А здоровье вашей супруги?..

– Нормальное. Но может, перейдём к делу. Думаю, вы меня не для праздных разговоров вызвали.

– К делу, так к делу, – согласился следователь и придвинул к посетителю заготовленную папку. – Я не настаиваю, чтобы вы прочитали всё. Материала много, а времени мало. Но с первыми страницами вы обязаны ознакомиться.

Посетитель степенно достал из нагрудного кармана футляр, извлёк оттуда очки и погрузился в чтение. Не прошло и пяти минут, как он вновь поднял глаза и ошарашено произнёс:

– Этого не может быть!

– Как понимать ваши слова? Вы хотите выразить нам недоверие? Следствие длилось полгода. Видели подписи, что стоят под протоколом. Узнаёте фамилии?

– Да. Там несколько моих однокурсников. Это меня поражает больше всего.

– Что вы лично можете сказать о профессоре. Не для протокола.

– Что сказать? Замечательный педагог. Вырастил не одно поколение специалистов. Эрудированный. Знает несколько языков. В общем…

– А если ближе к нашей теме. Были высказывания. Агитация.

– Я не знаю. Видите ли, у меня не было близких контактов с ним.

– А у нас есть сведения, что вы ходили у него в любимчиках.

– Просто мне нравился его предмет.

– И ни разу не слышали того, о чём упоминают ваши однокурсники.

– Не слышал.

– А то, что в качестве примера вам приводили работы антимарксистских учёных? Эмигрантов? Людей, поддерживающих идеи контрреволюции?

– Бывало, но ведь он подавал эти имена в правильном свете. Говорил об их заблуждениях.

Посетитель снял очки и стал усердно протирать их носовым платком.

– А потом давал читать студентам работы этих отщепенцев. Для чего, как вы думаете? Тоже для расширения кругозора? – спросил товарищ из Москвы.

– Об этом я ничего не знаю. Честное слово. Я говорю, у нас не было никаких посторонних разговоров. Только в стенах института, в присутствии десятков студентов. Даже когда я экзамены сдавал, там сидели члены комиссии. Господи, всё это так давно было. Лет двадцать назад. Я и не видел его после диплома.

– Эти преступления не имеют сроков давности, – строго сказал следователь.

– Но, простите, пожалуйста, что в данной ситуации нужно от меня?

– Неужели не ясно? Вас прочат на ответственный пост, и вы должны определить свою позицию в отношении людей, порочащих общество, – строго произнёс следователь.

– Но я ведь, действительно, ничего сказать не могу.

– То есть, сначала, вы выразили недоверие следствию, взяв под сомнение несколько десятков подписей, а теперь решили устраниться? Так получается? – спросил майор из Москвы.

– Нет-нет. Конечно, не так, – заволновался посетитель. – Что я должен делать?

– Вот это уже конструктивный разговор, – облегчённо выдохнул следователь.

– Вот вам лист. Не надо ничего выдумывать, сочинять. Напишите правду, что профессор такой-то действительно использовал в своих лекциях сомнительные материалы, ссылался на антинаучные работы западных учёных и белогвардейских эмигрантов.

– «Антинаучные работы учёных» – какое-то странное сочетание, – робко сказал посетитель.

– А вы не придирайтесь к словам. Смотрите в суть проблемы. Формулировать можете по-своему.

– Но ведь прошло столько лет…

– Вот и напишите, что вы по юности не разглядели в его речах ничего опасного, о чём искренне сожалеете. Но сейчас, вникнув в проблему, с негодованием… Ну и так далее. Посетитель склонился над листом и старательно, словно школьник, стал выводить фразу за фразой, временами отстраняясь, перечитывая, неслышно проговаривая одними губами.

Шофёр расхаживал вокруг машины. Едва завидев шефа, он по-ребячьи подпрыгнул на месте и бросился запускать двигатель.

– Это хорошо, что вас отпустили… Куда едем? – спросил он.

– Где здесь поблизости часовая мастерская?

– У рынка есть. Там неплохой мастер. Я у него часы с кукушкой ладил.

– Значит, давай туда.

Машина закружила по узким переулочкам, не прошло и пяти минут, как она остановилась у здания с надписью «РЕМОНТ ЧАСОВ».

– Знаешь, ты, пожалуй, меня не жди. Здесь до дома рукой подать. А то я скоро забуду, как пешком ходить, – сказал шеф водителю и вошёл в дверь мастерской. Он остановился перед мутноватым оконцем, где сидел старый часовщик, похожий на сказочного архивариуса, достал карманные часы. Автоматически открыв их, отметил, что они опять остановились. Затем, его взгляд невольно упал на выгравированную фразу: «Любимому ученику от неугомонного профессора». Теперь уже всё кругом – лестница, люди, стоящие рядом, часы – всё подёрнулось влажным туманом. Он плакал и не знал, как остановиться.

Все молчали. В сторону Валентина Николаевича, который пребывал в задумчивости, никто не смотрел. Я аккуратно положил часы на стол, от этого касания они едва слышно звякнули, Валентин Николаевич вздрогнул и заговорил:

– Эти часы принадлежали моему отцу. Можешь открыть их. Там действительно есть надпись «Любимому ученику от неугомонного профессора». И даже то, что мы жили во времена моего детства в большой квартире, и я сломал руку, катаясь на велосипеде – всё правда. Не знаю, как мне относиться к тому, что было в твоём повествовании… Да и вообще, к тому, что я сегодня слышал. Профессора, о котором шла речь, репрессировали, а потом во времена Хрущёва, оправдали. Но насколько я