Приручи ветер - Андрей Урбанович

– Мы вернёмся к этому разговору завтра.

Глава шестая. Птица

Утром, когда я проснулся, обнаружилось, что отец ушёл по делам, а мама пребывала в тихой задумчивости и на мои вопросы отвечала как-то нехотя.

– Папа скоро придёт?

– Не знаю, но будет он не один, – загадочно ответила она.

И, правда, отец пришёл около шести вечера с двумя серьёзными людьми. Началось то, что я никогда не любил – знакомство:

– Это Олег Павлович. А это Валентин Николаевич.

Отец всегда представлял гостей по имени отчеству. На меня это навевало тоску. «Учись общаться по правилам взрослого мира», – объяснял папа.

После церемонии знакомства я был отпущен. Интерес, с которым разглядывали меня эти люди, вызвал предположение, что говорить сегодня они будут не только о работе, но и обо мне. Я сел в своей комнате и, приоткрыв дверь, услышал всё, что происходило в отцовском кабинете.

– Понимаете, когда он рассказывал, возникало много нюансов. А вот в письменном варианте кое что исчезло. Он упростил повествование. Но это всё цветочки. Вот послушайте…

Щёлкнул магнитофон, и одна за другой прозвучали две последние записи. Воцарилось молчание. Первым взял слово Олег Павлович:

– Безусловно, всё это выходит за рамки обычного. Но давайте попробуем разобраться. Как обыватель я потрясён услышанным. Но как историк, не вижу доказательств. Литературный талант, который следует развивать, пестовать – вот, пожалуй, и всё.

– Скажу как психолог, – продолжил Валентин Николаевич, – мальчик в переходном возрасте. Психика подростков очень подвижная. И с экспериментами надо быть поосторожнее.

– Сначала я думал так же, как вы, но вскоре понял, что всё не так просто, – сказал отец. – Знаете, я ведь сразу после первой записи задал вопрос коллегам, где и как они нашли наконечник стрелы. И всё совпало. В левой лопатке, точно, как в его истории.

– Может быть, он что-то уловил из ваших рассказов, – сказал Олег Павлович.

– Исключено. О том, где нашли наконечник стрелы, я узнал позже.

– Это может быть просто совпадение. Смертельное ранение в область левой лопатки – это же так естественно, – произнёс Валентин Николаевич.

– А как же детали? – не сдавался отец.

– Какие детали?

– Ну, к примеру, что лошадям обвязывали копыта, чтобы приглушить их шаг, или то, как переносили тлеющие угольки.

– Во-первых, он весьма начитанный мальчик, а его отец, как-никак, историк. Во-вторых, как подтвердить или опровергнуть то, о чём он говорит. И не думаете ли вы, что все эти детали рассказала ему стрела? – спокойно вопрошал Валентин Николаевич.

– Я готов поверить, что передо мной импровизатор – этакий новый Лопе де Вега или Франсуа Вийон, но к ясновидению это не имеет отношения. Что мы знаем о ясновидящих? Перед их внутренним взором проносятся картины, и они озвучивают свои видения рваными фразами, метафорами, аллегориями. А здесь? Спокойное повествование, литературный слог, – это был голос Олега Павловича.

– Позвольте поспорить. Во многих предсказаниях античных пифий слог весьма изысканный. А Нострадамус, к примеру, вообще писал свои катрены в стихах, – возражал Валентин Николаевич.

– Там не было конкретики… Туманные намёки, не более. А здесь всё до предела ясно. Единственная странность, нет ни имён, ни названий местности… Наконец, нет дат. Вы это тоже заметили? Он обходит всё это, словно острые углы.

– Конечно, я обратил на это внимание, – согласился Валентин Николаевич. Мне кажется, для мальчика всякая вещь – лишь повод для рассказа. Отталкиваясь от неё, он сочиняет историю. Эта сфера воображения, творческой, богатой фантазии.

– Однако и с берестой, и со стрелой есть совпадения, от которых не отмахнёшься, – настаивал отец.

– Слушайте, а не могли бы вы позвать его… Хотелось бы увидеть, как это происходит, – сказал Олег Павлович.

Дверь в мою комнату резко распахнулась, и папа жестом позвал меня к гостям.

– Мы тут сообща размышляли, как возникают твои истории. Ты мог бы нам это продемонстрировать?» – спросил отец.

Я пожал плечами:

– Не знаю, как получится.

– Ну и отлично. Только не надо ничего бояться. Ты ведь не в школе перед учителем. Получится – хорошо. Нет – и ладно. Договорились?

Честное слово, лучше бы я оказался в школе. Эти двое так на меня пялились, что от волнения во рту всё пересохло. Мне не хотелось подвести отца. Если не получится, то они решат, что это выдумка. Но папа, казалось, не замечал того, насколько я напуган.

– Вы не будете против, если мы запишем это на магнитофон? Нет? Тогда приступим, – сказал он. – Я приготовил несколько предметов.

Отец открыл заветный шкаф и достал оттуда гребень, чётки и гладкий кусок свинца, напоминающий то ли самолёт, то ли птицу, его я и выбрал. Едва моя ладонь ощутила вес и тепло предмета, как волнение утихло, сменившись неким странным состоянием, которое сопутствовало рождению истории. Щёлкнул магнитофон, чуть слышно зашуршала плёнка, и я заговорил:

Пасечник снял сапоги, поставил их рядом с порогом и уже отдёрнул занавеску, чтобы войти в дом, как тут же замер. Его пятнадцатилетняя дочь стояла на коленях и негромко вела разговор с невидимым собеседником. Пасечник взмахнул рукой, подзывая жену.

– Смотри, опять началось.

Женщина потерянно посмотрела на мужа и прошептала:

– Видно, всё-таки придётся… – она так и не договорила фразы, потому что в этот момент их дочь заговорила взволнованно и горячо…

Птица, как всегда, появилась после вечерней молитвы. Из неоткуда. Её неторопливая походка, переваливание с ноги на ногу могли бы рассмешить кого угодно, если бы не этот почти человеческий взгляд, и ещё то, что видела эту птицу только дочь пасечника и больше никто. Она подошла к птице, заглянула ей в глаза и попросила:

– Уходи, пожалуйста. Мне нельзя с тобой разговаривать.

Птица посмотрела на неё и ответила гортанным голосом:

– Завтра тебя поведут к старухе. Не ходи. Не ходи.

– К какой старухе?

– Сама узнаешь. Она недобрая. Живое станет неподвижным. Просто не ходи, куда бы ни позвали.

– Как я смогу не пойти?

– Я открою тебе одну тайну.

– Ты уже несколько раз меня обманывала. Ты открываешь тайны, а потом выясняется, что это неправда. Помнишь, ты говорила про клад?

– Я тебя проверяла, – важно сказала птица. – А сейчас, могу по-настоящему, открыть, где клад.

– Теперь мне никто не поверит, – грустно сказала девушка. – Меня давно держат за умалишённую.

– Ты их убедишь, что это не так. Помнишь у реки круглый камень. Большой круглый камень, наполовину ушедший в землю. Скажи им: хан спрятал часть сокровищ под ним. Остальное расскажу потом.

– Не надо! Замолчи, прошу тебя, замолчи. От твоего голоса у меня начинает болеть сердце и мутится в глазах. И не приходи больше. Умоляю, не приходи, – говорила девушка, а её родители с ужасом смотрели на неё.

– Не могу не приходить. Никто больше не видит меня. Никто не верит в меня. Вот и сейчас, твои родители прячутся за занавеской и видят только тебя…

Девушка вздрогнула от этих слов, обернулась и увидела перепуганные лица отца и матери.

– Я её прогнала, – оправдывалась дочь. – Она опять говорила про клад. Помните, у реки круглый камень?..

– Тебе объясняли, нельзя вступать в разговоры!.. – начал было отец, но под взглядом жены, замолчал.

– Надо готовиться ко сну, – сказала мать. – Завтра трудный день. Если не будет дождя, мы с тобой кое к кому наведаемся.

– К кому? – заволновалась девушка.

– К нашей родственнице.

– Она старенькая?

– Старенькая.

– Мам, а можно я дома останусь?

– Чего ты испугалась, глупенькая? Хорошая бабушка. Добрая. Детишек лечит. Глядишь, и тебе ничего плохого не сделает.

Когда дочь уснула, пасечник сел напротив жены и сказал:

– Всё-таки это нехорошо. Против Бога. Тебе всякий скажет – нехорошо.

– Ей уже пятнадцать. Иных замуж отдают в эти годы. А кто дурочку замуж возьмёт? Два года как маемся, – запричитала женщина. – Два года, и конца этому нет. Уж и молитвы читали. И что? Ничего не помогает. Может старуха хоть