Приручи ветер - Андрей Урбанович

– Странно, – произнёс я, возвращая перстень, здесь нет брильянта.

Валентин Николаевич вздохнул и, глядя поочерёдно то на отца, то на меня, заговорил:

– Про эту вещь я почти ничего не знал. Пожалуй, только то, что в нашей семье несколько поколений подряд этот перстень передаётся по наследству. После гражданской войны в голодные времена алмаз отсюда вынули и продали за бесценок. Однако именно это спасло семью от голодной смерти. Так что брильянт был. Не знаю сколько каратов, но был. Потом пустоту просто заделали. Теперь он более напоминает печатку, хотя, судя по вензелям и изяществу, сделал его настоящий мастер. А история, правда, любопытная.

Валентин Николаевич удалился, пообещав на прощение, что «просто так нас не оставит». Я даже не вышел проститься с ним, мной овладел внезапный приступ апатии и усталости. Словно давно отгоревшие эмоции из девятнадцатого века, перекочевали в мой мозг и теперь стали неотъемлемой его частью. В груди что-то ныло, жгло. Чья-то потеря, чьё-то необоримое опоздание воскресло и не желало уходить из сердца двенадцатилетнего мальчика. И я сидел в папиной комнате, вслушиваясь, погружаясь в себя всё глубже и глубже.

Глава десятая. Остроносый

Не знаю, заметили родители или нет резкие перепады в моём настроении, но на несколько дней меня оставили в покое. Нужно сказать, что, несмотря на всю свою начитанность, я не сильно отличался от сверстников. Весёлые мальчишеские компании казались мне милее книг или бесед с учёными дядями. Поэтому, как только возникла возможность, я с радостью бросился на улицу, где игры на время оторвали меня от всего пугающего и таинственного.

Хочу напомнить, что в те времена не было ни интернета, ни компьютерных игр, зато была некая дворовая общность. Мы устраивали рыцарские поединки, делясь на своих и чужих. Играли в «войнушку», гоняли мяч на футбольном поле. И здесь были свои лидеры, ведомые и отверженные. Я никогда не считался заводилой, хотя, как большинство мальчишек, стремился к первенству. Однако скоро стал замечать, что прежний мой азарт как-то ослаб. Не могу сказать, что он исчез вовсе, но появился некий взгляд со стороны и на себя, и на моих приятелей. Словно неожиданно наступило взросление. Я смотрел на своих сверстников и даже на тех, кто был постарше, как на малых детей. В голове звучали странные фразы, словно не мои, а подброшенные кем-то неведомым. Иногда я останавливался, замирал, прислушиваясь и разгадывая их смысл.

– О чём ты всё время думаешь? Мы могли бы гол забить! Ты рядом с пустыми воротами стоял, репу чесал! – орал на меня одноклассник Вовка.

Что я мог ответить? Ведь если скажу прямо, о чём я в тот момент думал, меня сочтут за полоумного. А полоумного не возьмут ни в футбольную команду, ни в компанию, что отправляется сейчас на пляж. И приходилось молчать или вяло огрызаться в ответ. Ведь, действительно, могли забить гол…

А я думал: пройдёт несколько лет и от нашей дружной компании не останется и следа. То вдруг вспоминал отцовский рассказ об итальянском мальчике Робертино Лоретти, который обладал волшебным голосом, но прошло время и волшебство исчезло. Все мы – обладатели сказочных голосов, с которыми, взрослея, расстаёмся. Кто-то знает о своём даре, но для многих это, увы, остаётся тайной. А те, кто знают, посвятят свою жизнь тому, чтобы по крупицам собирать ту самую мозаику, что в детстве была целой, но рассыпалась, разлетелась в прах… Разве можно говорить о таких вещах в перерывах между футболом и велосипедом? Но мне нужно было выговориться.

В собеседники я выбрал себе шахматиста Димку, он был самым умным в нашей компании. Без лишних вступлений я выложил ему всё, что болело – и о нашей компании, и о Робертино. А в самом финале своей маленькой «исповеди», спросил:

– Скажи, если бы у тебя был дар рассказывать о любой вещи. Ну, к примеру, кто был её владельцем, какие истории с ней случались… Как бы ты поступил?

– Странный дар, с ним разве что в криминалистику! Вот уметь просчитывать на десять-двадцать ходов вперёд – это да!..

Больше ничего интересного в нашей беседе не было. Димка начал рассказывать о шахматах, в которых я ровным счётом ничего не смыслил. Уже в прихожей, провожая меня, он снова вспомнил про Робертино.

– Знаешь, возможно, беда этого мальчика в том, что взрослые просто использовали его дарование. А про него самого забыли. Ну и в результате, сам знаешь что.

* * *

Вечером следующего дня отец подозвал меня к себе.

– Мне прислали кое-какие материалы по английскому учёному. Помнишь медальон? И письмо из твоего рассказа, помнишь? – спросил он. – Так вот, к сожалению, письма подобного содержания нет, хотя в дневниках и отчётах он упоминает о существовании затерянного города. Но мы не станем из-за этого горевать. Это послание могло не сохраниться. Возможно, он просто его не отправил. Давай посмотрим вот на это. Отец снял с полки оловянного солдатика, держащего наперевес ружьё с обломанным штыком. Когда-то он был раскрашен в разные цвета, но со временем краска облезла, оставив в память о былой красе только грязные разводы в углублениях фигурки. Я положил его на ладонь и, ощутив шероховатость маленького предмета, погрузился в себя. Слова возникли не сразу. Сначала по ладони пробежал непривычный жар, и только после, я понял, что могу говорить.

Экспедиция отправилась по наикратчайшему пути. Но Остроносый решил в одиночку сделать весьма существенный крюк, чтобы зайти в горное селение. Затея, понятно, пустая, но слова буддийского ламы не давали покоя, и теперь он, проклиная свою врождённую доверчивость, терял время, ведь не шутка прошагать лишних два десятка километров по холмам и бездорожью. Конечно, ему не привыкать. За последние два года он многому научился. Тело стало лёгким, послушным и непривередливым. Бывали дни, когда от рассвета до заката приходилось быть в дороге, делая один привал, чтобы утолить голод и дать отдых телу. Путешествие – хороший учитель. Есть данность, которую, хочешь ты этого или нет, приходится принимать и быть благодарным и за случайный ночлег, и за скудную пищу.

Деревушка спряталась за горным склоном и если бы ни протоптанная тропинка, то легко можно было пройти мимо. Первым его заметили трое мальчишек, младшему, наверное, было года четыре, не более. Увидев высокого тощего незнакомца в широкополой шляпе, он разразился истерическим плачем. Двое других стали шепотом переговариваться, показывая пальцем то на незнакомца, то себе на нос. Да, размер и форма его носа привлекал внимание и в европейских городах, а здесь в глубинах Азии это и вовсе казалось невидалью.

Путешественник подошёл к мальчишкам и на местном диалекте довольно сносно объяснил, что ему нужно пройти в деревню. Свои слова он подкрепил небольшими оловянными солдатиками и кусками сахара. Попробовал успокоить плаксу, но мальчишки объяснили ему, что он с детства глухой и не разговаривает, только плачет или кричит, когда злится на что-нибудь.

Небольшая горная деревушка впустила в себя путешественника холодно, почти безразлично. Только маленькие дети выражали удивление странной внешности и одежде остроносого чужака.

Долгие месяцы скитаний притупили способность удивляться. К тому же на него вдруг обрушилась невероятная усталость. Ах, если бы не лама…

Дело в том, что пару месяцев назад Остроносый осуществил мечту своей юности – добрался до одного из древнейших тибетских монастырей, где собирался провести несколько месяцев, а может быть, и лет. Но разговор с настоятелем не заладился с самого начала.

– Зачем тебе жить у нас? – спросил лама.

– Я очень много слышал о просветлении. Я хочу испытать это состояние.

Упитанный лама вовсе не походил на образ аскетичного отшельника, который Остроносый носил в своём воображении. И на его фразу он громко рассмеялся гортанным азиатским смехом:

– Для чего тебе это, чужестранец?

– Я много читал… И хотел испытать сам.

– Для тебя просветление не более чем состояние. Ты ищешь новых переживаний, а не света.

– Разве это