Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - Игорь Николаевич Данилевский

Подтверждением такой точки зрения является греческая надпись, чуть позже, в середине XI века, появившаяся на алтарной арке Киевской Софии: «Бог посреди нее, и она не поколеблется. Поможет ей Бог с раннего утра». Это — цитата из 45-го псалма (Пс 45: 5). В нем речь идет о Граде Божием (в данном случае «она» — полис, в греческом языке слово женского рода), то есть о Сионе, культовом центре Иерусалима, месте расположения Храма как в древней «давидо-соломоновой традиции», так и в позднейшей библейской историографии эпохи Второго храма. Смысл этой надписи раскрыл российский искусствовед Константин Константинович Акентьев (1952–2023). В 1991 году он обратил внимание на то, что в комментариях Евсевия Кесарийского, Дидима Слепого, Кирилла Александрийского и Исихия Иерусалимского, получивших широкое распространение в толковых псалтирях X–XI веков, данный стих истолковывается как пророчество о Небесном Иерусалиме. В иллюстрированных псалтирях того времени этот стих сопровождают миниатюры, на которых изображено либо идеальное церковное здание, либо Константинополь, в центре которого надпись выделяет здание Святой Софии. Греческое «Сказание о св. Софии» (867–886) непосредственно связывает приведенный фрагмент Псалтири с Константинопольской Софией как новым Храмом, возведенным Новым Соломоном (Юстинианом) и затмившим свой ветхозаветный прототип. Утверждается также, что данный стих был начертан на кирпичах, из которых были возведены подпружные арки и купол Софии Константинопольской.

К. К. Акентьев предложил рассматривать «Сказание» в качестве литературного источника киевской надписи, подкрепив свою гипотезу ссылкой на встречающуюся у Илариона ассоциацию Ярослава с Соломоном — подобно тому как в «Сказании о Софии» с Соломоном сравнивался Юстиниан. Тем самым, по мысли К. К. Акентьева, «Иларион уподоблял киевского князя византийскому василевсу и библейскому царю, выражая характерное для народов византийского круга стремление к имитации „ромейской“ парадигмы». Вместе с тем автор обратил внимание на то, что патриарх Фотий в свое время отнес упомянутый стих ко всему Константинополю как Новому Иерусалиму христианского мира, основанному Новым Давидом (Константином Великим) и ставшему восприемником Иерусалима библейского, в котором исполнилось пророчество Давида о несокрушимости Божиего Града. В качестве доказательства Фотий ссылался на статую Константина «со знамением Святого Креста» (реликварий частиц Честного Креста, присланных Константину Еленой из Иерусалима и ставших своего рода христианским палладием нового Святого Города). Впоследствии молебен у подножия статуи стал важнейшим элементом ежегодных праздничных обрядов «дня рождения» (11 мая, в память об «обновлении» Константином Великим в 330 году) византийской столицы. Причем аллилуиарием[7] во время этого молебна служил 5-й стих 45-го псалма, непосредственно предшествующий стиху, воспроизведенному в надписи Киевской Софии. Отнесение древнего пророчества к Константинополю опиралось на представление о translatio Hierosolymi, во многом аналогичное по своей природе представлению о translatio imperii и сыгравшее, по мнению К. К. Акентьева, решающую роль в становлении византийской «имперской эсхатологии». Тем самым официальный статус Нового Рима был дополнен религиозным ореолом Нового Иерусалима, и две прежние столицы богоспасаемого мира слились в одном городе: Константинополе-Царьграде.

Подобно греческому образцу, у Илариона образы Киева и его кафедрального собора соединяются в неделимое целое, что подчеркивается похвалой их строителям: Новому Давиду (Владимиру) и Новому Соломону (Ярославу). Кроме того, Иларион акцентирует внимание на том, что Владимир «с бабою своею Ольгою» принесли Крест на берег Днепра из Нового Иерусалима — Царьграда, подобно Константину и Елене, доставившим Его туда в свое время из Иерусалима «ветхого». Таким образом, крещение Руси уподоблялось обращению Империи, а древнерусская столица — Царьграду. Вместе с крещением (а быть может, и с реликвией Честного Креста) она как бы принимала от него ореол нового Святого Города.

Дополнительным подтверждением этого служит объяснение сравнения Ярослава Владимировича с Соломоном. Иларион подчеркивал, что Ярослав сделал в Киеве то же, что Соломон в Иерусалиме: построил новые крепостные стены с четырьмя воротами и в центре города — величественный храм. Следовательно, Золотые ворота в Киеве в сознании их строителей имели своим прототипом не только Константинополь, но и Иерусалим. Отсюда понятно, почему они были не только и не просто главными, парадными, но и Святыми (современники иногда их так и называли). В них, как предполагалось, в конце времен Иисус Христос войдет в Киев — как Он входил когда-то в Иерусалим — и благословит стольный град и землю Русскую.

«Это может оцениваться, — заключает К. К. Акентьев, — как своего рода retranslatio Hierosolymi, осуществленная по образцу византийской translatio и ставшая впоследствии весьма популярной как на Руси, так и в других славянских странах». Заключительное замечание представляет особый интерес, поскольку довольно широко распространено мнение, сформулированное Игорем Олеговичем Князьким, будто претензия древней Руси на богоизбранность — не более чем нормальная реакция «исторического мышления молодых народов», прежде всего Болгарии, не желавших «признавать превосходство тех, кто ранее уже исповедовал христианство». Между тем К. К. Акентьев считает бесспорно доказанным, что именно «Слово» Илариона оказало влияние на формирование такой идеи у славян, в том числе и южных.

Добавим к этому еще одну деталь. Иларион подчеркивает: «Сбылось на нас предреченное о язычниках: „Обнажит Господь святую мышцу свою пред глазами всех народов; и все концы земли увидят спасение Бога нашего“». Здесь «мы» — последние язычники, обращенные перед грядущим концом света.

То, что речь идет о последних временах, следует, в частности, из слов Илариона:

Тогда как слепы были мы и не видели света истины, но блуждали во лжи идольской, к тому же глухи были к спасительному учению, помиловал нас Бог — и воссиял и в нас свет разума к познанию его, по пророчеству: «Тогда отверзутся очи слепых, и уши глухих услышат» [Ис 35: 5]. И уже не последуем бесам, но ясно славим Христа Бога нашего, по пророчеству: «Тогда воспрянет, как олень, хромой, и речь косноязыких будет ясной» [Ис 35: 6].

Согласно пророчеству Исайи, из которого взяты эти цитаты, время, когда слепые будут прозревать, хромые ходить, глухие слышать, а язык гугнивых сделается ясным, — знамение скорого пришествия Спасителя. Возможно, это — косвенная отсылка к евангельским: «Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных» (Мф 20: 16); «И вот, есть последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последними» (Лк 13: 30). Недаром в «Слове» цитируется Евангелие от Матфея: «исполнились слова Спасителя: …„Отнимется от вас царство Божие и дано будет народам, приносящим плоды его“» (Мф 21: 43). «Мы», о которых говорит Иларион, и есть те последние, ставшие первыми, которые войдут в Царство Божие, те о которых говорил Христос.

И еще одна мысль, которая явно присутствует в «Слове», — все, принявшие крещение, получат спасение и удостоятся Царствия Небесного. «Сыном Своим все народы спас, Евангелием и крещением вводя их в обновление возрождения — в жизнь вечную», «крещение же препровождает сынов своих в вечную жизнь»,