Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

не сможет уступить базу на материке, Советский Союз рассмотрит возможность строительства канала через полуостров Ханко. На призыв Паасикиви немного понять стремление Финляндии к собственной безопасности Сталин ответил, что таким опасениям нет никаких оснований. Договоры с Эстонией, Латвией и Литвой не предполагали угрозы независимости этих стран. Наоборот, они ее укрепили. Когда Паасикиви сказал: «Мы хотим оставаться в мире и быть вне всех конфликтов», Сталин ответил: «Я хорошо понимаю, что вы желаете оставаться нейтральными, но уверяю вас, это невозможно. Великие державы этого не допустят».

Таким образом, объективная сторона обсуждений оставляла желать лучшего. Другая сторона также не стала обсуждать заявление финского военного советника, в котором он показал, что Финляндия способна эффективно предотвратить любую попытку какой-либо великой державы высадить войска на труднодоступном финском побережье и что безопасность Ленинграда полностью зависит от того, кто удерживает южные берега Финского залива. События показали, что эта точка зрения была совершенно правильной. После того как летом 1941 года Эстония была захвачена немцами, изолированный Ханко потерял свое значение, в результате чего русские эвакуировали этот район. Кроме того, острова в Финском заливе, в том числе Гогланд, оказались малозначимыми с военной точки зрения, и единственным направлением, с которого Ленинград не подвергался нападению, был Карельский перешеек.

Министр Паасикиви вернулся в Хельсинки, чтобы дождаться дальнейших инструкций. Его пребывание несколько затянулось из-за встречи в Стокгольме глав государств четырех северных стран по приглашению короля Швеции. Финский народ возлагал большие надежды на эту встречу, а также чувствовал поддержку в том, что президент Рузвельт выразил председателю Верховного Совета Калинину надежду на прочные дружественные отношения между Финляндией и Россией. Каждый из посланников Скандинавских стран в Москве, после тщетных попыток встретиться с Молотовым, выразил в этой ноте аналогичную надежду. Такова была природа дипломатической поддержки, которой Финляндия придавала большое значение и которая поощряла нацию и общественность к непреклонной позиции. Никто не верил, что советское правительство в этих условиях спровоцирует открытый конфликт.

О том значении, которое советское правительство придавало призыву президента Рузвельта, можно судить по речи Молотова на заседании Верховного Совета 31 октября, когда он посоветовал президенту Соединенных Штатов больше заботиться о независимости Филиппин, чем об этой проблеме Финляндии. Что касается встречи глав северных государств, то коммюнике, опубликованное в Стокгольме, было настолько негативным, что ясно выявило изоляцию Финляндии. По возвращении президента Каллио домой и он, и правительство должны были осознать, что теперь мы остались одни.

Уступка Ханко и больших территорий на Карельском перешейке совершенно изменила бы оборонительную стратегию Финляндии. Полуостров Ханко в руках России явился бы не только опасной брешью в нашей береговой обороне, но и плацдармом, нацеленным на наиболее важную часть страны и ее коммуникации. Русская база связала бы значительную часть наших и без того слабых сил. Заверения советского правительства, что гарнизон в Ханко должен состоять всего из 5000 бойцов и специалистов, вряд ли были рассчитаны на то, чтобы вселить в нас уверенность в безопасности. Из Эстонии легко перебросить подкрепления для наступления, тем более что их могла бы поддержать базирующаяся там русская авиация.

Уступка территорий на перешейке, предполагавшая изменение исторической границы, установленной в Нотеборге в 1323 году, дала бы Советскому Союзу владение озерным краем, естественной оборонительной зоной Финляндии, укрепленной в течение лета и осени. Разрушение того, что осталось после этого от наших укреплений на перешейке, означало бы, что последние полностью утратят оборонительную ценность. Согласие русских сделать то же самое, конечно, не представляло для нас интереса. Требование о разрушении наших укреплений вызывало тревогу, поскольку оно со всеми основаниями могло быть истолковано как означающее, что советское правительство вскоре, как это было в случае с Эстонией, выдвинет новые требования, и хочет затруднить их выполнение и создать благоприятные условия для агрессии.

В своих беседах с членами правительства, министром Паасикиви и другими влиятельными людьми я убеждал, что мы должны стремиться к компромиссу, поскольку все мы знали, что не готовы к нападению великой державы. У правительства не было такой армии, какой требовала его внешняя политика, и пришел час расплаты за его отношение к созданию эффективной обороны. Я сказал, что даже в течение последних нескольких недель я встречал противодействие в том, что касается ассигнований величайшей важности. Как я предлагал весной, следует уступить острова в Финском заливе, а на Карельском перешейке не следует настаивать на удержании Ино, значение которого для обороны Ленинграда, по мнению русских, было велико. Очевидно, Советский Союз хотел восстановить батареи береговой артиллерии, построенные еще при царе и снесенные по Дерптскому договору. В сочетании с батареями в Ораниенбауме это позволило бы закрыть внутреннюю часть суши Финского залива. Что касается требований о базе в Ханко, необходимо приложить большие усилия, чтобы помешать русским закрепиться на материке. Возможно, удастся прийти к компромиссу – например, уступке некоторых островов.

Далее я сказал, что убежден, что Советский Союз не будет колебаться, если захочет добиться своих целей силой оружия. Советский Союз унаследовал панславянские идеи царской России, даже если они облачены в идеологию Коминтерна. Внешнеполитическая ситуация особенно благоприятна для русской экспансии. Престиж Советского Союза также не позволил Финляндии избежать территориальных уступок, которые русские считали необходимыми. Не было никакого сомнения, что русские сосредотачивают войска на Карельском перешейке. Сообщалось о появлении недавно прибывшей танковой бригады, тяжелой артиллерии и других частей, также в Ленинград прибыла пехотная дивизия, ранее находившаяся в Польше. С 9 октября ежедневно совершались длительные вторжения авиации над перешейком и районами вокруг Ладоги и Петсамо. Из Дальней Карелии поступали сообщения, что войска увеличены как минимум на две дивизии, а также на специальные соединения. С начала сентября гражданское движение по Мурманской железной дороге сведено к минимуму, а военные эшелоны шли на север днем и ночью. К этому добавлялась сильная концентрация самолетов на севере.

Все признаки указывали на то, что ситуация серьезная. В любой день русские могут устроить какую-нибудь провокацию, которая даст им повод напасть на Финляндию. Я отдал приказ тщательно избегать любой деятельности на суше, на море и в воздухе, которая могла бы послужить оправданием советской провокации, и что все батареи должны быть отодвинуты настолько далеко, чтобы они оказались за пределами досягаемости границы. Я направил на перешеек инспектора артиллерии для наблюдения за выполнением приказа.

На переговорах, которые возобновились 23 октября и в которых в качестве делегата принял участие лидер социал-демократической партии министр финансов Таннер, финское правительство согласилось обсудить вопрос о Гогланде. На Карельском перешейке мы предлагали спрямление границы на так называемой Куоккальской излучине, что предполагало отвод границы