Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

скудный дым — символ утраченных сил и дым забвения. Он и так скудный, а «во мраке» «глухой ночи» вообще незаметен.

Метафорически воссоздана вселенская драма жизни. Без «искр живых», без вдохновенья, без откликов на приветный зов друга. Стоическое приятие смерти. Будто чувствуешь, как со «скудным дымом» душа отлетает от тела, чтобы исчезнуть во мраке. А что там, за жизненной чертою, неясно…

Все идет своим чередом, спокойно, может, кому-то даже покажется величественно. Так же просто, без ахов и вздохов, умирают мужик и дерево в «Трех смертях» Льва Толстого. Но трудно уходят из жизни князь Андрей, Николай Левин, Иван Ильич и многие другие герои писателя.

Думается, что Толстого особенно поразили в стихотворении поэта яркость и лаконизм метафорического описания предчувствия смерти. Метафорическая картина потухшего костра, исходящего из него скудного дыма, который исчезает во мраке, не могла не вызвать в нем мысли о бессмертии души. Потому и были подчеркнуты им слова «во мраке незаметный» и «скудный дым». Они зримы и верны по сути. Так, видимо, к небу отлетает душа. Но что ее ждет дальше?

Четверостишие Тютчева отмечено тремя восклицательными знаками.

Т.!!!!

С. 277. «Как неожиданно и ярко…». 1865. Т.!!!!

Слева отчеркнуто все стихотворение; подчеркнута последняя строка первой строфы «И в высоте изнемогла!».

Как неожиданно и ярко,

На влажной неба синеве,

Воздушная воздвиглась арка

В своем минутном торжестве!

Один конец в леса вонзила,

Другим за облака ушла;

Она полнеба обхватила

И в высоте изнемогла!

О, в этом радужном виденье

Какая нега для очей!

Оно дано нам на мгновенье, —

Лови его, лови скорей!

Смотри: оно уж побледнело;

Еще минута, две — и что ж?

Ушло, как то уйдет всецело,

Чем ты и дышишь и живешь.

Четыре восклицательных знака! Стало быть, именно в этом стихотворении для Толстого сошлись воедино главные особенности «тютчевской манеры», наиболее ярко проявились все краски художественного мастерства поэта.

Импрессионистическая картина (все происходит «неожиданно и ярко») рождения и исчезновения радуги, соединившей землю («один конец в леса вонзила») с заоблачной высью. В тексте нет слова «радуга». Но есть заменивший его метафорический ряд образов: «На влажной неба синеве / Воздушная воздвиглась арка» (вода соединилась с цветом, воздух с твердью предмета).

Все поражает своим великолепием, масштабностью («она полнеба обхватила»), и все это лишь минутное торжество. Все, как и должно быть у Тютчева…

Толстого особенно поразила строчка «И в высоте изнемогла!» Несомненно тютчевский «изгибчик»: подобно струе фонтана, добравшейся до высоты и низвергнутой на землю, воздушная арка, достигнув заоблачной выси, не просто исчезает, а изнемогает, как подчас изнемогает человек, растративший силы на движение вверх по лестнице жизни; до высоты добрался и сник, «дальнейшее молчание».

Вторая строфа напоминает о мимолетности высокого и прекрасного в жизни («Какая нега для очей!»). Скоротечна и сама жизнь. Она, как «радужное виденье», дана на мгновенье, которое трудно остановить. Она быстро бледнеет, и навсегда уходит с ней все то, чем дышал и жил человек. Обо всем этом сказано просто и лаконично — всего 8 строк. Свидетельство поэтической мощи Тютчева.

Природа говорит с человеком на языке грусти и радости, напоминает о печалях, дарует мгновения счастья, погружает в мир одиночества и невыразимой тоски по ушедшим мгновениям жизни. В природе, как и в человеке, постоянная борьба жизни со смертью, сил добра с силами зла, красота противостоит уродству, день — ночи, гармония — хаосу. На мостах вселенной встречаются вечность и миг, природа и человек, земное и божеское. Все это запечатлено на страницах поэтических произведений Тютчева, которые Толстой относил к шедеврам подлинного искусства.

Тютчеву и Толстому были ведомы тайны бессмертного творчества. У каждого оно сверкало своими смыслами и красками, но было и то, что сближало их, что поднимало их на ту высоту понимания жизни, которое дано не каждому, но, благодаря им, открывало каждому вход в царство доступности.

Часто при оценке стихотворений Тютчева Толстой использовал двойные и тройные обозначения: ТК, ТГ, ТЧ, ТГК, ТКЧ и т. д. Для писателя было важно, что является доминирующим в тексте произведения. Поэтому он по одному разу вместо ТК (Тютчевское, Красота; 6 стихотворений) поставил КТ (Красота, Тютчевское; «Что ты клонишь над водами…»), вместо ТГ (Тютчевское, Глубина; 7 стихотворений) — ГТ (Глубина, Тютчевское; «Тебе, Колумб, венец…»). Тремя буквами сразу Толстой отметил два стихотворения: «О чем ты воешь, ветр ночной…» — ТГК (Тютчевское, Глубина, Красота) и «Итак, опять увиделся я с вами…» — ТКЧ (Тютчевское, Красота, Чувство).

Т.Ч. (Тютчевское, Чувство)

С. 164. «Пошли, Господь, свою отраду…». 1850. Т.Ч.

Слева отчеркнуты первые три строфы

Пошли, Господь, свою отраду

Тому, кто в летний жар и зной,

Как бедный нищий мимо саду,

Бредет по жесткой мостовой.

Кто смотрит вскользь через ограду

На тень деревьев, злак долин,

На недоступную прохладу

Роскошных, светлых луговин.

Не для него гостеприимной

Деревья сенью разрослись,

Не для него, как облак дымный,

Фонтан на воздухе повис.

Лазурный грот, как из тумана,

Напрасно взор его манит,

И пыль росистая фонтана

Главы его не осенит.

Пошли, Господь, свою отраду

Тому, кто жизненной тропой,

Как бедный нищий, мимо саду

Бредет по знойной мостовой.

Человек среди летнего жара, еле бредущий по «жесткой» и «знойной мостовой». Он, «как бедный нищий», но не нищий. Тогда кто он? Почему ему недоступна прохлада, почему между ним и природой, дающей отдых душе, непреодолимая ограда? Кто смотрит на него со стороны и с твердостью знает, что не для него разрослись «гостеприимные деревья сенью», соединение в тютчевском стиле двух контрастных по смыслу слов (оксюморон) — повис фонтан, «как облак дымный», «пыль росистая фонтана главы его не осенит». Откуда эта просьба к Богу — послать отраду страннику?

Ответы на эти вопросы могут быть самые разные. Но, скорее всего, все стихотворение есть разыгранная мизансцена особенного состояния души человека, избравшего для себя нелегкую стезю жизни.

Воссозданная в «тютчевской манере» («Т») картина страдания одинокого странника, бредущего между зноем