Дневник. 1964-1972 - Александр Константинович Гладков

<…>. Солженицын был у Твардовского, сказал, что он прочитал 22 номера «Нов<ого> мира», что надо любой ценой удерживать журнал, ибо это историческое явление. Твард<овский> был польщен. Его колебания пока исчезли. Он хорошо себя чувствовал несколько недель, потом поехал в гости к Соколову-Микитову[93], вернулся пьяным и снова впал в запой.[94] № 6‑й журнала будто бы уже подписан.

24 июля. <…> Без двух девять. Снова Бибиси. Минуту назад вертолет с космонавтами опустился на палубу авианосца. Передача обрывается на полуслове: истекло радио-время. Пробую поймать «Г<олос> А<мерики>» — глушат. Но все равно, они на Земле. Слава богу! Я так волновался перед приводнением, что у меня заболела левая рука.

26 июля. <…> После завершения полета на Луну стало как-то неинтересно слушать радио. Все кажется пресным.

Драматический инцидент с сенатором Эд. Кеннеди. Он упал с машиной с моста, но выплыл, а его спутница, бывшая секретарша Роберта Кеннеди, погибла. Сенатор говорит, что трижды нырял и не нашел ее. Заявление в полицию он сделал с большим опозданием, будто бы под влиянием шока. Тем самым он нарушил закон, и полицейский суд приговорил его к месяцу тюрьмы (!). Это может стоить ему и клану Кеннеди всех их политических надежд.

В своей многотысячной библиотеке я могу быстро найти любую книгу, так как они стоят по особой, моей собственной системе. Но нужную папку нахожу с трудом, а их тоже много. Надо выработать тоже систему. В полном хаосе горы вырезок. Зачем их делать, если почти невозможно ими пользоваться?

1970

1 янв. Итак, вступили в «семидесятые годы».

Встречали Новый год у Берковских. Кроме хозяев и сына Андрея с женой, были Ниновы, Анна Борисовна Никритина[1] и Н. Роскина (москвичка).[2]Мы раньше слышали друг о друге и она с первых слов осыпает похвалами мои «Воспоминания о Пастернаке».

<…> Все было очень хорошо, без всяких диссонансов. Пью коньяк.

<…> Повезло с такси и когда ехали к ним, и на обратном пути. <…> у Эммы сегодня два спектакля.[3]

Утром она поехала в театр, а я в Комарово. <…>

Со вчерашнего дня Дом писателей наполнился как обычно детьми. Они бегают по коридору. С утра смотрят телевизор. Столовая переполнена.

Под вечер ко мне заходит Яша Гордин. <…>

Вечером смотрю по ТВ «Принц Наполеон» Шкваркина.[4] В прежние времена эта пьеса была запрещена. Сейчас невозможно понять — почему? Эмма играет очень мило.

2 янв. <…> На обед дали севрюгу. <…>

Появление М. П. — вдовы Ромэна Роллана.[5]

Сейчас Канада передает интервью с Александрой Львовной Толстой.⁶ Она рассказывает о духоборах. Прекрасная русская речь, энергичная, быстрая, без признака старческой слабости. Кстати, она говорит не «духоборы», а «духоборцы».

3 янв. Письма от Борщаговского, Ц<ецилии> И<сааковны Кин>, Шаламова <…>.

Саша Б<орщаговский> оплакивает свой фильм, который, кажется, окончательно положен на полку. <…> Шаламов хочет моего совета по какому-то «литературному делу».

4 янв. <…> Израильцы <так!> ловко сперли у арабов советскую радарную установку. Демонтировали и увезли на вертолетах семитонную махину и еще 4 арабов-инструкторов.

5 янв. Бессонница. <…> Почти весь день странное изнеможение, похожее на усталость.

Еще короткое письмо от Ц. И., где она сообщает, что Мацкин сказал ей по телефону, что моя статья о Берковском «превосходна».[7]<…>

Вечером сижу часа полтора у Д. Я.[8]

Рукопись Вас. Гроссмана уже ходит по Лен<ингра>ду.[9]Об этом мне сказал Г<ор>.[10]<…>

Три дня назад сюда приехала М. П. Роллан — вдова Ромэн Роллана. Гор уже тащил к ней знакомиться. Я уклоняюсь.

6 янв. Город Луганск снова переименован в Ворошиловград[11], академии Генштаба присвоено имя Ворошилова и т. п.

Этот фарс повторных переименований во имя человека, который выдал в 37‑м году своих маршалов и генералов палачам, свидетельствует не только о живучей охранительской тенденции, но и о поразительной бедности воображения.[12] Разве нельзя было найти другие способы увековечения памяти, если уж с этим так приспичило? В этом чувствуется жест в сторону Хрущева: на, мол, выкуси… <…>

Знакомство с М. П. Роллан — Майей Кудашевой из мемуаров Эренбурга: маленькой белой старушкой. Говорит, что приехала сюда, так как ей захотелось видеть сосны. Решаюсь задать несколько вопросов о визите Роллана в 1935 г. и впечатлениях от Горького. На обеде у Горького в Горках Сталин, которому рассказали про сына Кудашевой Сереж<у>, которого с женой Г<орький> тоже пригласил на эти дни в Горки, отцом которого был белый погибший офицер, произнес фразу о том, что де, мол, у нас никак не переведутся люди, для которых происхождение человека важнее, чем сам человек. Эта обычная лицемерная ужимка диктатора произвела впечатление. Р. Р<оллану>[13] показалось, что вокруг Горького много «темных людей», что он лишен непосредственной связи с народом и слишком близок к Кремлю…

7 янв. <…> Ездил в город. Книжные магазины. Купил 8‑й том Кони (письма), <…> и еще разную мелочь.

9 янв. Вчера на несколько часов приезжала Эмма. До этого я закончил заявку на «Речной туман». Прочел ей. До чтения она мне нравилась[14], а при чтении я разочаровался. Пусть полежит денька два, а потом уже перепишу. <…>.

Когда провожал Эмму, заболело сердце. И вообще оно побаливает, чорт бы его подрал. <…>

Огромное письмо от В.[15]Ей все не везет. М. б. она из того теста, из которого делают неудачников. <…>

10 янв. <…> Снова приехала из Москвы Вера Шитова в гости к Беньяш. По слухам, у них лесбиянский роман. Так вот, она рассказывает, что в СП решено не привлекать к ответственности всех писателей, протестовавших против исключения Солженицына. <…>

Оказывается, Шитова хорошо знает семью Урицких[16], одна из которых тоже сидела, а потом, уже в мое время, была вольнонаемным врачом на Мехреньге и в Ерцево.[17] <…>

11 янв. Сегодня вечером перебрался в комнату № 17 в противоположном углу коридора, близь биллиардной. Рядом Беньяш. Мне продлили путевку только с этим условием: прежнюю мою комнату уже давно заказал <…> Цимбал.[18]

Сегодня последний день школьных каникул и наконец писательские папы и мамы увезут своих детей, которые 10 дней страшно шумели, орали, бегали и переполняли столовую.

Приехали Добины.[19] Мороз.

12 янв. <…> После обеда появились Берковские. М. Л. Слонимский [20]говорит мне: — А, муромский богатырь!..[21]Он совсем худ