Думские речи. Войны темных сил - Николай Евгеньевич Марков

подрывали авторитет не только начальства, но и членов династии и самого Государя Императора. С другой стороны, заранее осведомленные об удачных решениях и созревших намерениях Государя осуществить то или иное улучшение войскового быта, эти господа спешили забежать вперед, и вот в заседаниях Комиссии Государственной Обороны, а часто и с кафедры Государственной Думы выступал «добрый гений» русской армии А. Гучков и заявлял от имени Думы о необходимости улучшить положение бедного офицерства, исправить какие-то недочеты.

Выходило всегда так, что все полезное и приятное для армии происходило по инициативе Государственной Думы и в особенности самого Гучкова, а ошибки, прорехи и недостатки относились к негодному «режиму».

В то же время в закрытых заседаниях Комиссии обороны Гучков и его ближайшие сотрудники Н. В. Савич, А. Д. Про-топопов116 (будущий министр внутренних дел) и другие проводили неизменный «принцип экономии», который состоял в том, что Дума может только уменьшать и сокращать сметы ведомства, но никогда таковых не увеличивать.

Открытый вызов династии сделал Гучков, когда выступил в III Государственной Думе с резким обличением Великих Князей, будто бы не способных и не пригодных для занятия ответственных командных должностей. Эта грубая демагогия, с одной стороны, наносила удар монархии, с другой – увеличива ла популярность Гу чкова в тех военных кругах, для которых присутствие Великих Князей было стеснительно, уход же несомненно открывал честолюбцам новые возможности их темным замыслам. Военный министр, равнодушный бюрократ генерал Редигер не возразил, как следовало, зарвавшемуся демагогу и не указал купеческому сыну Гучкову, что его мнение о качествах военачальников не было подкреплено какими-либо фактами и являлось лишь мнением не осведомленного в военных делах лица.

Вообще Правительство держало себя в Государственной Думе слишком робко и искательно и почти не принимало мер к тому, чтобы еврействующая печать не распространяла среди народа в преувеличенном, часто искаженном до неузнаваемости виде лживые, клеветнические, иногда явно преступные вымыслы, в изобилии лившиеся на монархию с кафедры Государственной Думы.

* * *

Петербургская печать, обслуживавшая Государственную Думу, была почти сплошь в еврейских руках.

Однажды – это было в III Думе – правый (в те времена) депутат Пуришкевич117 говорил речь. По установившемуся обычаю, речь правого депутата прерывалась неистовым шумом, криками и бранью слева и из центра. Всем этим «знакам нетерпения» Государственной Думы явно и вызывающе сочувствовали субъекты, густо наполнявшие «ложу печати».

Выведенный из себя Пуришкевич вдруг прекращает свою речь и, протягивая указующий перст в сторону ложи печати, пронзительно на весь зал кричит: «Посмотрите же, наконец, на эту черту еврейской оседлости!»

Весь громадный зал – четыреста членов Думы, представители Правительства и ведомств, члены Государственного Совета в своей ложе, наконец, вся многочисленная публика – там наверху – поворачивают головы и, следуя указующей руке Пуришкевича, смотрят на ложу печати.

Добрая сотня смущенных внезапным вниманием зала лиц глядит из этой ложи: курчавые брюнеты, багрово-рыжие лысины, кривые носы, выпяченные сальные губы, досиня бритые щеки, всклокоченные бороды. Причудливая смесь и многообразие еврейских физиономий – сефардиимов, ашкена-зиев118 – до чисто негрских типов. Лишь где-то на заднем плане мелькали несколько случайных нееврейских лиц.

Черта еврейской оседлости…

Секунда тишины – и громкий хохот всей Думы сотрясает стеклянный потолок.

В Думе смеялись, а надо было плакать.

Ничего не было смешного в том, что все думские речи и вся думская и правительственная деятельность передавались русскому народу почти исключительно евреями и в еврейском освещении.

То, что в действительности происходило в Таврическом Дворце, видела и слышала какая-нибудь тысяча человек, да и из этих половина так или иначе зависела и подчинялась еврейской и масонской указке.

Но сотня миллионов русского народа узнавала обо всем лишь через газеты, телефонные агентства и журналы. И все эти сведения составлялись, подгонялись, подделывались и объяснялись так, как это требовалось иудо-масонству.

Под конец «конституционного» периода думская ложа журналистов обычно пустовала, в ней дежурили лишь очередные репортеры думского союза журналистов да несколько корреспондентов правой печати, которая, конечно, в еврейском союзе журналистов не участвовала. Очередные евреи из союза записывали думские прения для всего союза, то есть для всех газет союза, иначе говоря – для девяти десятых органов всей «русской» прессы.

Получив такой сырой материал (конечно, сильно подделанный очередным евреем), редакторы газет Союза уже у себя в редакциях производили дальнейшую «переработку» отчета в соответствии с разновидностями политического направления их газет.

В итоге таких переработок газетные думские отчеты являлись сплошным извращением действительно происходившего.

Речи враждебных монархии и властям ораторов подавались в улучшенном и дополненном в газетных редакциях виде, с выпусканием слабых или неудачных мест, с вставлением никогда не сказанных фраз.

Речи в защиту Правительства или неприятные иудо-масонству или вовсе замалчивались, или так искажались, что, читая такой отчет, часто нельзя было понять, что собственно хотел сказать неугодный еврейской газете оратор. Бесчисленны были случаи, когда правым членам Государственной Думы газетные «отчеты» приписывали прямо противоположное тому, что они говорили.

Это была глубоко обдуманная, злоумышленная система обмана и одурачивания всех читателей газет, а через них всего русского народа.

Понадобилось всего десять-двенадцать лет, чтобы почти вся думающая и читающая Россия исполнилась доверием и уважением к тем партиям, которые восхвалялись и подавались «русскою» печатью в качестве бескорыстных защитников народа, геройски боровшихся с «тиранией самодержавия», и недоверием, почти ненавистью к тем, кто в действительности стояли за русский народ и отстаивали благодетельный для России исторический самодержавный строй.

И нельзя было удивляться такому эффекту.

Самые убежденные люди не могли устоять в своих убеждениях, когда в течение десятка лет, изо дня в день сотни наиболее распространенных газет и журналов печатали про правые партии, правых деятелей и Правительство одни гадости, а про левых и врагов монархии – всяческие похвалы, и все это подтверждали как бы документально своими отчетами о работах Гос‹ударственной› Думы и Правительства.

Тому, что все эти отчеты являлись сплошным еврейским подлогом и подтасовкой крапленых сведений, наивная и легковесная обывательская публика не хотела верить.

Даже такая газета, как «Новое Время» (после смерти старика Суворина) попала в лапы еврейского союза журналистов и хотя менее других, но все же постоянно извращала речи и систематично лгала на всех правых деятелей.

Главный думский обозреватель «Нового Времени» полуеврей (по матери) г. Пиленко являлся даже председателем еврейского Союза думских журналистов.

Впрочем «Новое Время» предреволюционного периода уже не было русской газетой, ибо было продано паевому товариществу, большинство паев которого скупил пресловутый еврей «Митька» Рубинштейн119.

Самая распространенная московская газета – сытинское «Русское Слово»120 – держала в Думе своими корреспондентами исключительно