«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

никак не можем доехать до фронта. Двигались к румынскому, а оказались на Украине. Наверное, скоро будем там, где больше нажимают. Вчера должны были погрузить на поезд на одной станции, а ночью ее разбомбили. Пробираемся на автомашинах до следующей…

Обратного адреса у меня еще нет, т. к. мы еще не включились в Действующую армию.

Ваш сын Сергей. Одесская область.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 747.

Кошман Александр Степанович – 1923 г.р. Окончил 10 кл. в школе № 147 г. Москвы. Поступил в МГУ на юридический факультет, закончил 1‑й курс. Началась война. Ушел добровольцем. Был комсомольцем, стал членом ВКП(б). Погиб 25 июля 1943 г. Награжден орденом Красной Звезды и медалью «За оборону Сталинграда». Его брат Ян Степанович погиб в 1944 г.

15.10.1942 г. …Я могу писать о погоде, о состоянии здоровья, о музыке, почти три-четыре часа писать об экономии времени, на пяти-шести листах писать о необходимости экономии бумаги и карандаша, но все это скучно. Самое главное – неохота писать как живу, что делаю, ибо в письмах нельзя сообщать, что делает часть, где находится. А об этом было бы более интересно и писать и читать. Но нет, приходится себя удерживать и сообщать каждый раз одно и тоже – жив, здоров, кашля нет, насморка не имею, с желудком все в порядке, на легкие не жалуюсь, сердце (пока, что до весны) не беспокоит. У нас сегодня одному орлу за письма «обрезают» крылья. Пишет чорт знает что, не считаясь с тем, что имеется какая-то военная тайна. Она для него ноль целых, ноль десятых.

Ксана, еще раз пишу, что жалею о том, что нам не удалось увидеться перед моим отъездом, прямо хоть отсюда возвращаться. Если бы еще побачились, та побалакали, и письма были бы подлиннее.

Честное слово!

Теперь пару слов о почте. Было тепло, потом холодно, потом жарко, потом тепло, потом холодно. Что будет представлять из себя следующее «потом», не знаю, потому что погодой не управляю и не могу у нее выпросить ½ хорошей погоды на свою долю. Свой барометр – разбитую кость пятки – еще основательно не изучил и по ее самочувствии определять погоду не научился. Когда освою это дело, то буду о дождике предупреждать тебя открытками.

Теперь дело дошло до музыки. Вспоминаю свои музыкальные вечера, проведенные дома (о содержании можешь узнать у Янчика, Маши Соболевой, Лизы Колесниковой). Хочется опять в такой же обстановке послушать что-нибудь ломовое, тихое, успокаивающее.

7‑я симфония Шостаковича мне вероятно не нравится. Она и так в голове все время.

Следующую тему – поэзию придется пустить в дело в следующий раз.

Ксана, когда подписываешься, оглядывайся назад, и тщательно посмотри в самое себя. Мне очень приятно читать – с сердечным приветом Ксана, – но я иногда склонен сердечные приветы принимать близко к сердцу.

Искренне желающий тебе счастья. Жду фото! Саша.

…Думаю, что цензор поймет мое положение и пропустит и третий листочек письма. Фронтовику можно простить иногда излишнюю болтливость. Такие ливни бывают очень редко.

Ксана, приглашаю тебя на чашку чая. Выпьем ее с медком и хорошими пряниками, присланными нам в подарок из глубокого тыла. Смотри, торопись, долго ждать не буду, сам выпью: чай остывает…

11.11.1942 г. …Уже более десяти дней я нахожусь в своей части. Праздничные дни отметили сравнительно, если учитывать военное время и фронтовую обстановку, неплохо – 7 ноября торжественный вечер и «офицерский банкет» с выпивкой и закуской. 8 ноября слушали концерт фронтовой концертной бригады. С того дня понемногу заправляемся. Вот и сегодня с утра пораньше хватили по 100 грамм на каждую грешную душу.

Погода у нас сейчас прижимающая. Мороз сравнительно небольшой, но ветер делает его очень злым и это отражается на нашем самочувствии. Если бы не землянки, то было бы очень плохо. В землянках… мы спим, отдыхаем и развлекаемся. Иногда собираются бойцы и командиры спеть что-нибудь из окопной лирики. Вот и сейчас поют.

Вьется в тесной печурке огонь.

На поленьях смола как слеза

И поет мне в землянке гармонь

Про твои голубые глаза.

И поет в землянке гармонь

Про твои голубые глаза.

До тебя мне дойти нелегко,

Между нами леса и поля.

До тебя далеко, далеко,

А до смерти четыре шага.

Ксана, когда я вспоминаю Мухино письмо тебе, (которое ты показывала), то я прихожу к выводу – ты сделала правильно, что ответила Сашке на то письмо. Возможно, что Сашка писал, находясь под «мухой», но более вероятным будет такое предположение – писал в трезвом состоянии, но во время писания чувствовал себя уже на фронте.

Отсюда, где жизнь каждого из нас висит на ниточке, которая может оборваться…

…Я могу сейчас написать, что я очень и очень сожалею о том, что нам пришлось встретиться и поговорить всего лишь два раза. Хотя мы и не договорились, но я рассчитываю на встречу.

Учти я договорился с твоей мамашей об устройстве в Вашей квартире вечеринки бывших наших одноклассников после окончания войны.

О времени сбора договоримся позже, Ксана, с этим письмом я вышлю свою маленькую фотографию. Прошу тебя прислать мне свою (побольше и получше), а я напишу Янчику, чтобы он занес тебе мою открытку…

13.11.1942 г. …И на нашей улице праздник, «фриц» и здесь побежал! Трудно было выгнать из теплого блиндажа, но дожать сейчас, пока он добежит до следующего «теплого» места, тоже нелегко. Бегает «он» быстро, ибо к этому принуждает его погода.

Зима, хотя морозы еще и слабые, дает себя знать, а зимнее обмундирование у фрица такое же, что и в прошлом году. Кратко опишу во что одет немецкий капитан (!), виденный мною позавчера – лайковые перчатки, шинель, суконный костюм, под гимнастеркой женский джемпер, холодное шелковое белье, сапоги на летнюю портянку, на голове пилотка.

Одежонка, по совести, говоря, незавидная. Пленные с завистью посматривают на наши меховые шапки, валенки, теплые рукавицы, полушубки, меховые жилеты. В один голос, как попугай повторяет «Гитлер капут!»…

Желаю счастья! Саша.

18.12.1942 г. …Вышли с другом. Ночь тихая, лунная. Какое желание появляется? Грешно, но хочется, чтобы рядом был не «он», а «она».

Лазили по балкам, по оврагам, по полям, попали в хутор и нигде нет ни одной девицы, с которой хоть поговорить, посмеяться можно было бы. Тебе может показаться это смешным и не достойным меня. Но, подумай, сама. Я не говорю о том, что приходится переживать «там», скажу лишь, что все время перед глазами только серые