Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

все, что угодно. Это же очевидно, известно каждому, просто спросите первого встречного “ученого”![192] И, разумеется, неверных мужчин надо убивать, если только они не перейдут в ислам. Замечательно, должно быть, настолько верить в догматы собственной религии, чтобы считать необходимым убивать людей, которые ей не следуют. Игиловцы то и дело пытались обратить девушек в ислам и заставляли их учить наизусть Коран, а за ошибки били палками.

После нескольких отважных, но безуспешных попыток побега Фарида и Эвин в конце концов возглавили группу из шести девушек и предприняли рискованный прорыв. У Эвин был дядя в Германии, которому она ухитрилась позвонить, украв мобильный телефон у своих надзирателей. Он связался с супергеройскими подпольщиками, которые за определенную плату обещали провести пленниц в безопасное место, если только им удастся сбежать. На этот раз их отчаянно смелая затея увенчалась успехом. В числе сбежавших была и двенадцатилетняя Бесма (да, в двенадцать лет уже можно насиловать – священное писание это дозволяет). От рассказа об их трудном странствии через враждебную территорию, контролируемую ИГИЛ, у читателя захватывает дух; беглянки постоянно подвергались опасности быть снова схваченными, и страх того, что с ними случится, если их поймают, был неистребим. Их побег достоин сериала в жанре триллера – Фарида и Эвин покрыли себя славой, благополучно проведя младших девушек через все испытания; среди спасенных была и маленькая Бесма, настолько истощенная голодом, что они опасались за ее жизнь. Их одиссея завершилась, когда они переплыли на лодке через Евфрат, туда, где дяде Фариды и родственникам других девушек было велено их встречать. Позже Фарида со слезами на глазах воссоединилась со своей матерью: ей тоже удалось бежать из рабства, но она стала почти неузнаваемой – так плохо с ней обращались. Младший брат Фариды оказался единственным выжившим среди мужчин деревни, которых расстреляли за то, что они были не мусульманами. Он был ранен, но притворился мертвым, и ему удалось спастись.

Даже после побега над Фаридой нависала тень. В той культуре, в которой она была воспитана, факт изнасилования рассматривался как порочащий честь ее семьи, чуть ли не как ее собственная вина. Об этом только один раз было сказано вслух, но и она, и Эвин, и их подруги ощущали это. Наконец Фарида осознала, что хочет уехать в Германию, и теперь она там. Она быстро осваивает немецкий и вернулась к своим надеждам стать учительницей математики. Спасибо Германии. Приняла ли бы ее Британия? Британия эпохи брексита? Позорная фараджевская Британия? Неприятно об этом говорить, но, кажется, я знаю ответ.

Какая замечательно отважная молодая женщина, какой яркий пример для всех нас – избалованных детей, ноющих о своих проблемах первого мира! Прочтите книгу, хотя я обязан предупредить вас, что она производит очень тяжелое впечатление. Но и воодушевляет. Такое не забывается.

Часть VI

Поддерживая пламя: проповедуя эволюцию

Беседа с Мэттом Ридли

От Дарвина до ДНК – и дальше

Эта беседа, имевшая место в Оксфорде 6 февраля 2020 года, была проведена и записана специально для настоящего издания. В аудиокниге приводится более полная версия. Мэтт Ридли – мой дорогой друг, хотя у нас с ним и есть разногласия. Он в числе лучших известных мне авторов научных книг. И не только научных книг. Хотя по образованию он зоолог, он весьма начитан в экономике и вполне заслуживает – впрочем, из скромности, возможно, станет от этого отнекиваться – звания публичного интеллектуала.

Был ли Дарвин человеком своей эпохи или гением на все времена? Почему до девятнадцатого века никто не додумался до эволюции путем естественного отбора? Может ли мода быть двигателем эволюции? Кто создал мораль – люди или эволюция? Как насчет технологий? Будет ли когда-нибудь Дарвин вытеснен чем-то новым?

РД: Дарвин был викторианцем, и часто говорят, что его следует читать в контексте его эпохи. По крайней мере в одной из биографий Дарвина подчеркиваются экономические процессы, происходившие в викторианские времена, и предполагается, что они сыграли роль в идее выживания самых приспособленных. С другой стороны, по-моему, это достаточно унизительно для Дарвина – предполагать, что его заботила только политика.

МР: Ну, думаю, многим из нас он кажется вневременным, в гораздо большей степени, чем многие другие. Он больше других возвысился над своим периодом, и это видно из того, что некоторые из его идей остались недооцененными в свое время, но их оценили сейчас. Классический пример для меня – половой отбор через предпочтения самок, и это очень специфичная идея, которую он выдвигает, она не модная и оказывается похоронена – потому что в девятнадцатом веке за самками не предполагалось инициативы. И, конечно, он представитель движения противников рабства, но все-таки то, что он говорит, оказывается несколько удобным для расистов. Так что здесь есть парадоксы, и ему явно не нравится, как порой люди его времени интерпретируют и используют то, что он написал, но он не святой; у него есть ошибки; но в то же время он порождение своей эпохи.

РД: Конечно. Я хочу сказать, нельзя винить людей за то, что они придерживаются мнений, продиктованных климатом их эпохи; несомненно, он был расистом по современным стандартам…

МР: …но в куда меньшей степени, чем большинство его современников. Думаю, невозможно не восхищаться им, рассматривая его в контексте викторианской эпохи, и это достаточно интересная вещь.

РД: Именно. Он же с Фицроем не разговаривал из-за разногласий по рабству. И я думаю, Уоллес был еще большим, так сказать, не-расистом, чем Дарвин.

МР: Думаю, это так. Думаю, Уоллес, в некотором смысле, истинный демократ. Я имею в виду, что он более радикален, чем Дарвин, но у него больше ошибок, потому что он идет по пути спиритуализма – действительно странным образом. И он отказывается следовать логике, по которой, если тело – порождение естественного отбора, то и сознание тоже. Дарвина подобные вещи никогда не смущали, и здесь, по-моему, он выше Уоллеса, который действительно верил, что естественный отбор не объясняет человеческого сознания. Нам понадобилось еще столетие, чтобы появилась эволюционная психология, чтобы сказать: “Смотрите-ка, нам придется применить эти принципы к человеческому сознанию так же, как к человеческому телу”.

РД: Да, но, как ни смешно, их разногласие по поводу полового отбора было практически, так сказать, диаметрально противоположным, потому что Уоллес был, как он сам говорил, “большим дарвинистом, чем сам Дарвин”; для него была невыносима идея, что выбор самки – нечто чуть ли не мистическое, тогда как Дарвин