Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

Он великодушен и терпим по отношению к молодым и подающим надежды, но становится безжалостным противником, стоит ему заметить доминантную, властную академическую фигуру, которой присущи помпезность или самозванство. Я видел, как он покраснел от злости, столкнувшись с образчиком риторического лукавства пожилого ученого перед молодой аудиторией[196]. Если вы попросите его назвать свое главное положительное качество, то, подозреваю (хотя он скромен в отношении чуть ли не всех своих навыков и достижений), он заявит об одном-единственном: о том, что его страстно волнует истина. Он один из немногих оппонентов, которых всерьез боятся спорщики-креационисты. Самые ловкие из них, подобно сладкоречивым адвокатам, выступающим на стороне сомнительных подзащитных, привыкли околпачивать невинную публику. Они охотно берутся спорить с респектабельными учеными – отчасти потому, что получают признание и доверие, оказавшись на одной платформе, словно бы на равных, с настоящим ученым. Но они опасаются Джона Мейнарда Смита, так как, хотя он этого и не любит, он всегда разбивает их в пух и прах. Всего несколько недель назад некий автор-антиэволюционист, пригретый лучами недолгой славы, которую обеспечивает то, что издатели оплачивают журналистам обед… так вот, он был приглашен на дебаты в Оксфорд. Интерес прессы и телевидения разжечь было нетрудно, и издатели этого автора, должно быть, радостно потирали руки. Но затем бедняга обнаружил, кто будет его оппонентом: Джон Мейнард Смит! Он моментально дал задний ход, и его сторонники так и не смогли уговорить его передумать. Если бы дискуссия состоялась, Джон, конечно, одержал бы над ним победу. Но он сделал бы это беззлобно, а после угостил бы несчастного выпивкой и даже рассмешил бы его.

Полагаю, некоторые успешные ученые делают карьеру, цепляясь за одну экспериментальную технику, которая им удается, и набирая команду соавторов, выполняющих черную работу. Их бесперебойный успех основывается главным образом на их способности выклянчивать у государства[197] стабильные денежные поступления. Джон Мейнард Смит, напротив, прокладывает себе путь почти исключительно с помощью оригинальных мыслей, очень мало нуждается в деньгах – и при этом едва ли найдется область в теории эволюции или популяционной генетики, на которую не пролила бы свет его живая и гибкая изобретательность. Он – редкий представитель тех ученых, которые меняют мышление людей. Наряду с очень немногими другими, включая У. Д. Гамильтона и Дж. К. Уильямса[198], Мейнард Смит – один из ведущих современных дарвинистов. Всегда отличавшийся разносторонними интересами, он внес также важный вклад в теорию биомеханики, экологии и поведения животных – в последней его заслуга состоит во внедрении вошедших в устойчивую моду методов теории игр. Он находится в авангарде исследований полового размножения – вероятно, самой загадочной темы в современной эволюционной теории. Более того, именно он в первую очередь понял, что пол вообще представляет собой проблему – проблему, которую ныне все знают по его выражению “двойная цена секса”.

Он заразительно удачливый языкотворец. Придуманные им термины становятся популярными кодовыми словами среди специалистов: “генетический автостоп”, “игра в Филипа Сидни”, “партриджевская ошибка”[199], “модель стога сена”, chaps (“чуваки”) как сокращение от Homo sapiens… придуманными им словосочетаниями, которые ныне понимают и постоянно используют эволюционные биологи всего мира, можно заполнить небольшой словарик. Ему также принадлежит заслуга воскрешения и тиражирования более ранних изобретений его наставника, великолепного Дж. Б. С. Холдейна: “Теорема Панглоса”[200], “Теорема Балабона” (“Повторенное трижды – истина”)[201] и “Теорема тётушки Джобиски” (“Это всем известный факт”)[202]. В свою очередь, новые поколения биологов вдохновляются и придумывают собственные выражения в духе Мейнарда Смита: “эффект Beau Geste”[203], “теория викария из Брэя”[204] – дабы оживить и освежить страницы обычно степенных и довольно скучных академических журналов. Помпезные жрецы “политкорректности” не любят подобную словесную неформальность, но Мейнард Смит, как и Холдейн до него, слишком значительная фигура, чтобы подчиняться их пуританской кастрации языка (и если мое использование слова “кастрация” кого-то оскорбит, жаль).

Качества, которые делают Джона Мейнарда Смита душой хорошей конференции, грозой креационистов и шарлатанов и вдохновителем стольких молодых исследователей, – это также те качества, которые делают его идеальным автором книги для умных, склонных к критическому мышлению дилетантов. Эта книга – которую благодаря Cambridge University Press ему теперь придется как-то переименовать из “моего пингвинчика”[205] – никогда не отличалась налетом эфемерности. Издателям никогда не требовалось оплачивать чьи-то обеды, чтобы эту книгу заметили. Выдержав три издания и многочисленные перепечатки, она просто заслужила собственное место на полках у студентов и вообще читающих людей; базовый продукт, повидавший, как приходят и уходят глупые моды и поверхностные увлечения. Мало кто в мире лучше Джона Мейнарда Смита годится для того, чтобы объяснять нам эволюцию, и ни один предмет больше, чем эволюция, не заслуживает столь талантливого преподавателя. Мы словно слышим его голос, наслаждаясь его ясной, логичной и, терпеливой манерой изложения. Что не менее важно, там совершенно отсутствует претенциозный птичий язык. Как и сам Дарвин, Мейнард Смит знает, что его история сама по себе достаточно интересна и значима, поэтому не нуждается ни в чем другом, кроме как в ясном, терпеливом, добросовестном изложении.

Мерилом как великолепия книги, так и прочности самой неодарвинистской синтетической теории эволюции служит то, что текст 1975 года остается актуальным по сей день без переписывания. Разумеется, с тех пор в этой области сделаны волнующие новые открытия. Было бы странно, если бы их не было, и они обсуждаются в новом введении. Но фундаментальные идеи и основная часть детализированных утверждений исходной книги сохраняют свою значимость и остаются верными. Новое введение само по себе – элегантное эссе, которое можно рекомендовать отдельно как краткое изложение важных новейших открытий в эволюционной теории.

Дарвиновская теория эволюции путем естественного отбора – единственное когда-либо предлагавшееся работающее объяснение необычайному факту нашего собственного существования, более того, существования всей жизни, где бы она ни обнаружилась во Вселенной. Это единственное известное объяснение богатому разнообразию животных, растений, грибов и бактерий; не только разнообразию живущих одновременно с нами леопардов, кенгуру, комодских варанов, стрекоз, коростелей, секвой, китов, летучих мышей, альбатросов, грибов и бацилл, но и бесчисленных других – тираннозавров, ихтиозавров, птеродактилей, панцирных рыб, трилобитов и гигантских ракоскорпионов, – которых мы знаем лишь по ископаемым остаткам, но которые в свое время заполняли все уголки суши и моря. Естественный отбор – единственное работающее объяснение прекрасной и убедительной иллюзии “замысла”, заметной в каждом живом организме и каждом