Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

в критическом пересмотре или даже удалении. Мне это не удалось. Ее все еще можно безоговорочно рекомендовать современным студентам. Не в силу ее исторического значения, как некоторые книги по СТЭ, но потому, что эта книга пятидесятилетней давности все еще познавательна с точки зрения биологии, умна и – насколько я могу судить – верна.

Как говорить правду в темные времена

Эта рецензия на издание в мягкой обложке книги Мейтланда Иди и Дональда Джохансона “Чертежи: разрешая загадку эволюции”[210] вышла в New York Times 9 апреля 1989 года. Как ни странно, из-за этой рецензии на меня подал в суд некий техасец, который обратил на нее внимание 26 лет спустя и подумал, что узнает себя в одном высказывании. Он требовал с меня – безуспешно – 58 миллионов долларов за моральный ущерб.

“Вы знаете, – сказал Дон, – что почти половина жителей США не верит в эволюцию?”

Это предложение, как в капле воды, отражает и провокативность, и странную историю рецензируемой книги. Если начать с последней, то “Чертежи” позиционируются как совместная работа выдающегося ученого и журналиста Дональда К. Джохансона и Мейтланда А. Иди. Это их вторая книга в соавторстве; первой была “Люси: начало человечества”. Подобная комбинация просто обречена вызывать подозрения в том, что журналист работает литературным негром, спекулируя на имени ученого. Разница в том, что здесь “негр” заявляет о себе с необычной откровенностью. Мистер Джохансон[211] появляется в книге только как Дон – персонаж “от третьего лица”, который то и дело встревает, заглядывает автору через плечо и комментирует то, над чем он работает в данный момент. “Эта штука называется решеткой Пеннетта, – сказал Дон, наблюдая, как я старательно заполняю большой квадрат на предыдущей странице. – Боже, до чего скучно”.

В других местах, особенно в разделах по молекулярной генетике и эволюции бактерий, происходит странная смена ролей: “Дон” становится учеником, его коллега – учителем. “Мейт” задает педагогические вопросы типа “Это вам о чем-нибудь говорит?”, а ответ Дона вознаграждается учительским: “Правильно”. Мистер Джохансон, директор Института происхождения человека в Беркли, Калифорния, прекрасный палеонтолог и антрополог. С его именем связано много достижений, но написание данной книги к ним не относится, и я далее буду говорить об авторе в единственном числе. Впрочем, грех брюзжать, потому что эту книгу стоит приветствовать всем, кто любит правду в темные времена. Она способна рассказать важную и правдивую историю – историю эволюции. Насколько я могу судить, научная составляющая книги точна и современна. В целом она симпатично написана, несмотря на оговорки, обозначенные выше (и ряд других: некогда я обещал себе, что, если мне придется еще раз выслушать глупую байку о том, как Томас Генри Гексли одержал школярскую победу над епископом Уилберфорсом, я заору, и я таки заорал)[212].

Вслед за историей Дарвина и его предшественников обширный средний раздел книги посвящен важной науке – генетике, от Грегора Менделя и американского генетика Т. Х. Моргана до Фрэнсиса Крика, – где, на мой взгляд, уделено маловато внимания английскому генетику Р. А. Фишеру и его коллегам 1930-х годов. Раздел “Происхождение жизни” примечателен своей отважной попыткой (сам я в своих книгах и не пытался) объяснить сложные идеи немецкого химика Манфреда Эйгена. Для меня самая интересная глава – та, что посвящена деятельности американского бактериолога Карла Р. Вёзе, так как она затрагивает древнейшие фазы эволюции, когда разошлись наши самые дальние родственники, археи, и все остальные.

Главы об эволюции человека предсказуемо демонстрируют хорошую осведомленность по части окаменелостей, но отрадно также видеть, как засушливую вотчину мистера Джохансона орошает освежающий ручеек молекулярных данных, и особенно радует, что чрезвычайно важная работа американского биохимика Винсента Сарича получила наконец должное признание. Вопреки прежним заключениям всех палеонтологов, теперь, благодаря работам мистера Сарича и его коллеги, молекулярного биолога Аллана Уилсона, мы знаем, что наш общий с шимпанзе предок жил удивительно недавно. Более того, мы ближе по родству к африканским человекообразным обезьянам (шимпанзе и гориллам), чем сами эти человекообразные к другим человекообразным (орангутанам и гиббонам). Мы, следовательно, не просто похожи на обезьян или происходим от обезьян; мы и есть обезьяны, причем африканские обезьяны. Последняя глава – размышления о вымирании и об опасности слишком большого ума – можно сказать, замечательно хорошо написана. Пусть мистер Иди называет себя журналистом, но он явно журналист высокого класса.

Вернемся к провокативному утверждению книги, что почти половина населения США не верит в эволюцию. Это не просто население вообще, это и власть имущие, люди, облеченные полномочиями, люди, имеющие слишком большое влияние на образовательную политику. Речь не идет конкретно о дарвиновской теории естественного отбора. Биологи по-прежнему имеют право сомневаться в ее важности, и некоторые сомневаются. Нет, речь идет о самом факте эволюции, о факте, который доказан и не подлежит сколько-нибудь обоснованному сомнению. Требовать, чтобы на преподавание креационизма на уроках биологии отвели такое же время, – это все равно что требовать равного внимания к теории плоской земли на уроках астрономии. Или, как кто-то указал, можно с таким же успехом на уроках полового просвещения требовать равного внимания к теории аиста. Можно, не рискуя ошибиться[213], утверждать, что если вам попадется кто-то, кто не верит в эволюцию, то он либо невежествен, либо глуп, либо психически болен (или злонамерен, но этот вариант я не склонен рассматривать).

Если это вас обижает, мне жаль. Вы, вероятно, не глупы, не безумны и не злонамеренны; а невежество – не преступление в стране с сильными местными традициями мешать свободе учителей биологии учить центральной теореме их предмета. Недавно я совершил тур по радиостанциям Восточного побережья, выступая в прямом эфире со звонками в студию. Я вернулся оттуда с оптимизмом. Я ожидал нападок и освистывания со стороны упертых креационистов. Вместо этого я встретил искреннее любопытство и настоящий интерес. Я получал искренние вопросы от умных людей, действительно хотевших знаний, потому что их в буквальном смысле вообще не учили эволюции.

Не думаю, что будет мелодраматическим преувеличением сказать: цивилизация находится в состоянии войны. Это война против религиозного фанатизма. Недавно в Британии пресса освещала то, как толпы фундаменталистов (в нашем случае это мусульмане, а не христиане, но в данном контексте разница неважна) требуют смерти выдающегося романиста Салмана Рушди, носят его чучело с выколотыми глазами и публично сжигают его книги. По-настоящему ужасная общая особенность этих людей, независимо от того, подстрекают ли их к убийствам аятоллы или к не столь зверским поступкам телевизионные проповедники, состоит в их уверенности[214], что их конкретный бренд полученной через откровение истины абсолютен и