Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

цитируемых работы которого были опубликованы еще в 1957, 1966 и 1968 годах, родом из Солт-Лейк Сити и покровительствует журналу под названием Creation Research Science Quarterly (“Ежеквартальник креационистских научных исследований”). Моррис – престарелый директор печально известного Института креационистских исследований в Сан-Диего, Калифорния. Эти двое и составляют то, что Кристофер Поттер, издатель Мильтона (он утверждает, что получил естественнонаучное образование), называет “научным сообществом”.

Возможно, мистер Поттер принял бы более разумное издательское решение, если бы у него было историческое образование. Тогда от него не ускользнули бы абсурдные следствия из тезиса Мильтона. Перед нами автор, способный всерьез воспринимать идею о том, что Земля появилась за 8000 лет до н. э. Надо полагать, динозавры возникли и вымерли незадолго до бронзового века? А дрессированные игуанодоны таскали камни для Стоунхенджа?

Возможно, Ричард Мильтон – не креационист, но это не мешает его аргументам против эволюции быть беспримесной, пошлой креационистской пропагандой. Я знаток подобной белиберды и могу заверить вас, что в его книге нет абсолютно ничего нового. Спорить с самим Ричардом Мильтоном стоит не больше, чем с представителем свидетелей Иеговы, которые стучатся в дома. Я спорю только с его издателями. И моя аргументация касается не эволюции (так как они не фундаменталисты), а ответственности приличного издателя.

Неудачный замысел

Эта рецензия на книгу Майла Бихи “Край эволюции”[217] вышла в New York Times 1 июля 2007 года.

Я ожидал, что вторая книга Майкла Бихи вызовет у меня такое же раздражение, как и первая. Я не ожидал, что мне будет его жаль. Первую – “Дарвиновский черный ящик” (1996), претендовавшую на научное обоснование “теории разумного замысла”, – оживляла искра убежденности, пусть и ошибочной. Вторая – это книга человека, который сдался. Попавший в ловушку ложного пути собственного, довольно неразумного, замысла, Бихи не оставил себе выхода. Пример для креационистов всех мастей, он отрезал себя от мира реальной науки. А реальная наука, в лице его собственной кафедры биологических наук в Лехайском университете, публично отреклась от него, разместив на своем сайте примечательный дисклеймер: “Хотя мы уважаем право профессора Бихи выражать свои взгляды, они принадлежат только ему и никоим образом не разделяются кафедрой. Наша коллективная позиция состоит в том, что теория разумного замысла не имеет научного обоснования, не подвергалась экспериментальной проверке и не должна рассматриваться как научная”. Как недавно написал чикагский генетик Джерри Койн в уничтожающей рецензии на труд Бихи в The New Republic, было бы трудно найти прецедент.

Некоторое время Бихи делал неплохую карьерку на отщепенстве. Пусть от него отреклись его коллеги, но они не получали лестных приглашений выступать перед всей страной и писать для New York Times. Не их имена, а имя Бихи триумфально гремело в мемосфере. Но что-то пошло не так, особенно на знаменитом судебном процессе 2005 года, когда судья Джон Э. Джонс III дал бессмертную характеристику – “вопиющая бессмыслица” – попытке внедрить теорию разумного замысла в школьную программу в Дувре, штат Пенсильвания. После своего унизительного поражения в суде Бихи – главный свидетель со стороны креационистов – мог бы пожелать восстановить свою научную репутацию и начать все заново. К несчастью, он зашел слишком далеко. Ему пришлось бороться дальше. “Край эволюции” стал халтурным результатом этой борьбы, и читать его неинтересно.

Теперь мы не так часто слышим о “нередуцируемой сложности”, и на то есть причины. В “Дарвиновском черном ящике” Бихи попросту голословно утверждал, что определенные биологические структуры (например, бактериальный жгутик, крошечный пропеллер, с помощью которого бактерии плавают) должны были обладать всеми своими составляющими, чтобы начать функционировать, а следовательно, не могли эволюционировать постепенно. Этот стиль аргументации остается столь же неубедительным, как в те времена, когда его предвидел сам Дарвин. Выдвигаются две конкурирующие теории, А и Б. Теория А объясняет множество фактов и подкрепляется горами доказательств. Теория Б не опирается на доказательства, нет даже попыток их найти. И вот обнаруживается единственный фактик, который А якобы не в состоянии объяснить. Даже не задаваясь вопросом, может ли объяснить его Б, делается ошибочный вывод по умолчанию: теория Б должна быть правильной. Кстати, дальнейшие исследования обычно показывают, что А в конечном итоге может объяснить данное явление: так, биолог Кеннет Р. Миллер (верующий христианин, который выступал от имени другой стороны в Дуврском процессе) замечательно показал, как бактериальный жгутиковый механизм мог сформироваться через известные функциональные промежуточные стадии.

Бихи корректно подразделяет дарвиновскую теорию на три элемента: происхождение путем изменчивости, естественный отбор и мутации. Происхождение путем изменчивости не составляет для него проблемы, как и естественный отбор. Они являют собой “тривиальную” и “скромную” идеи, соответственно. Знают ли поклонники Бихи из числа креационистов, что Бихи принимает как “тривиальный” тот факт, что мы африканские обезьяны, родственники мартышек и потомки рыб?

Ключевой пассаж “Края эволюции” следующий: “На данный момент важнейший аспект многогранной теории Дарвина – это роль случайных мутаций. Практически все новое и значимое в дарвинистской мысли сосредоточено в этой третьей идее”.

Какое нелепое утверждение! Оставим в стороне историю: Дарвин не был знаком с генетикой и не придавал значения случайности. Новые варианты могли возникать случайно или могли быть приобретенными признаками, обусловленными пищей, – вот все, что знал Дарвин. Гораздо важнее для Дарвина был неслучайный процесс, в ходе которого одни выживают, а другие гибнут. Естественный отбор, вероятно, самая эпохальная идея, когда-либо пришедшая на ум человеку, ведь она – и только она, насколько известно – объясняет ту элегантную иллюзию дизайна, которая свойственна всем царствам живого, и, между прочим, объясняет нас самих. Какова бы она ни была в принципе, идея естественного отбора не “скромная”, как и идея происхождения путем изменчивости.

Но давайте последуем за Бихи по его уединенной садовой тропке и посмотрим, куда заводит его переоценка случайных мутаций. По его мнению, мутаций недостаточно, чтобы стал возможным полный спектр проявлений эволюции, которые мы наблюдаем. Это “край”, за которым должен вмешаться Бог. Отбор случайных мутаций может объяснять сопротивление малярийного паразита хлорохину, но только потому, что у подобных микроорганизмов огромные популяции и короткие жизненные циклы. A fortiori[218], с точки зрения Бихи эволюция крупных сложных существ, у которых популяции меньше, а век длиннее, не сможет состояться, так как ей не хватит “сырья” в виде мутаций.

Если бы эволюционные изменения действительно ограничивались мутациями, а не отбором, это было бы верно как для естественного, так и для искусственного отбора. Разведение домашних животных опирается на точно такой же фонд мутационной изменчивости, как и естественный отбор. Так вот, если бы вы захотели экспериментально проверить теорию Бихи, как