Очень легкая смерть. Повести. Эссе - Симона де Бовуар

в писательстве, он заботился лишь о спокойствии души и вел упорядоченное, размеренное существование. Он гулял в саду с «Чувствительной Дамой», писал комедии и ставил их на сцене для призреваемых. Он даже согласился сочинить дивертисмент по случаю посещения Шарантона архиепископом Парижским. Его отношение к жизни не изменилось, но он устал от борьбы. «Он был вежлив до приторности, — говорил Нодье, — грациозен до нелепости и почтительно отзывался обо всем, о чем принято говорить с почтением». По словам Анж Питу, мысли о старости и смерти приводили его в ужас: «Он бледнел при упоминании о смерти и падал в обморок при виде своих седых волос». Однако смерть его не была мучительной. Он быстро скончался от астматического приступа 2 декабря 1814 г.

2

Сад сделал эротизм единственным смыслом и выражением своего существования, поэтому исследование природы его сексуальности имеет несравненно более важное значение, чем удовлетворение праздного любопытства. Совершенно очевидно, что он обладал выраженными сексуальными идиосинкразиями, но дать им определение довольно сложно. Его сообщники и жертвы хранили молчание. Два публичных скандала лишь слегка приоткрыли занавес, за которым обычно прячется распутство. Его частные записки утеряны, письма полны недомолвок, а в книгах больше выдумки, чем правды. «Я представил себе все возможное в этой сфере жизни, — писал Сад, — но я, разумеется, никогда не совершал и не совершил бы всего, что воображал». Таким образом, он в соответствии с предписаниями некоего синтетического искусства систематизировал и представил репертуар сексуальных возможностей человека. Но дело не в том, что его истории придуманы, а в том, что они по большей части плохо рассказаны. Они напоминают иллюстрации к «Жюльетте» и «Жюстине» издания 1797 г., где анатомия и позы героев изображены с мельчайшими реалистическими деталями, но недостаточная выразительность их лиц превращает все происходящее в нечто весьма неубедительное и неправдоподобное. Тем не менее в романах Сада существуют ситуации и герои, которые явно пользуются его особым расположением. Иногда нас поражает фраза, звучащая на редкость искренно и правдиво. Как раз эти ситуации, герои и фразы дают ключ к психологии автора и заслуживают внимательного рассмотрения.

В первую очередь в книгах Сада бросается в глаза именно то, что традиционно ассоциируется с термином «садизм». Известно, что сам он избивал нищенку Розу Келлер, наносил ей раны ножом и лил на них расплавленный воск. В марсельском публичном доме Сад вынимал из кармана девятихвостую плетку-«кошку» с булавками на концах и испытывал ее действие на проститутках. Все его поведение по отношению к жене демонстрирует исключительную душевную жестокость. Он постоянно твердил об удовольствии, которое можно получить, заставляя человека испытывать боль: «Нет никакого сомнения, что чужая боль действует на нас сильнее, чем наслаждение; она заставляет сладостно вибрировать все наше существо». Дело в том, что в основе всей сексуальности Сада и, далее, в основе его этики лежит оригинальное интуитивное представление об идентичности актов соития и жестокости. «Мог ли быть пароксизм наслаждения так похож на потерю рассудка, если бы природа не предусмотрела, чтобы ярость и половой акт находили одинаковое выражение?» Описание де Бланжи в состоянии оргазма может быть интерпретировано как отражение опыта самого Сада: «Яростные крики, богохульства вырывались из его груди, глаза, казалось, источали пламя, изо рта шла пена, он ржал, как жеребец». В письмах есть свидетельства, что оргазм Сада походил на эпилептический припадок, был чем-то агрессивным и убийственным, как взрыв ярости. Чем можно объяснить эту ярость?

С раннего отрочества Сад, очевидно, испытывал постоянные, почти невыносимые муки желания. Однако опыт эмоционального опьянения был, по всей вероятности, ему совершенно недоступен. В его романах чувственная радость никогда не бывает связана с самозабвением, духовным порывом. Герои Сада ни на минуту не теряют своей животной сущности и одновременно рассудочности. Желание и наслаждение создают кризис, который разрешается чисто телесным взрывом. Истоки садизма лежат в попытке каким угодно способом компенсировать один необходимый и недостающий момент — эмоциональное опьянение, позволяющее партнерам достигнуть единства. Проклятием, всю жизнь тяжким грузом лежавшим на нем, была именно его «отделенность», которая не давала ему ни забыть себя, ни ощутить по-настоящему реальность партнера. Корни этой отделенности следует искать в детстве Сада, о котором мы почти ничего не знаем. Если бы при этом он был холоден от природы, не возникло бы никаких проблем, но инстинкты неудержимо влекли его к людям, а возможности соединиться с ними он не имел. Ему приходилось изобретать методы, чтобы создать иллюзию этого соединения. Сад знал, что удовольствие может быть получено через акт агрессии, и его стремление к тиранической власти над объектом иногда принимало именно такой характер. Однако и это не приносило полного удовлетворения.

Если поставлена цель спастись от себя и как можно полнее ощутить реальность партнера, она может быть достигнута и обратным путем — актом агрессии в отношении себя, страданием собственной плоти. В марсельском публичном доме Сад проверял плетку не только на проститутках, но и на самом себе. По-видимому, это было весьма обычной для него практикой, его герои ею также не пренебрегают: «…никто ныне не сомневается, что удары хлыста чрезвычайно эффективны в оживлении силы желания, истощенного наслаждением». Однако Сад не был мазохистом в обычном понимании этого термина. Необычным в его случае было напряжение сознания, наполняющего плоть, но не растворяющегося в ней. Он заставлял девицу хлестать его плеткой, но при этом каждые две минуты вставал и записывал, сколько ударов он получил. Его желание боли и унижения могло существовать только как единое целое с желанием унижать и причинять боль. Он избивал девицу, в то время как над ним совершали акт содомии. Самой его заветной мечтой было пребывание в роли мучителя и жертвы одновременно.

Был ли Сад содомитом и гомосексуалистом? Его внешность, роль, выполняемая его лакеями, присутствие в Ла-Косте красивого неграмотного секретаря, значительное место, которое он отводит этой «фантазии» в своих произведениях, и страсть, с которой он ее защищает, не оставляют на этот счет никаких сомнений. Конечно, женщины играли большую роль в его жизни, но подробности его чисто физиологических отношений с ними нам неизвестны. Примечательно, что из двух единственных свидетельств его сексуальной активности отнюдь не следует, что Сад вступал с партнершей в «нормальное» соитие. Он, правда, имел троих детей от жены, но это было скорее всего связано с необходимостью выполнения социального долга, а принимая во внимание групповой характер оргий в Ла-Косте, мы вряд ли можем быть уверены, что именно он был отцом ребенка горничной.

Разумеется, нет оснований приписывать Саду мнения, высказываемые убежденными гомосексуалистами в его произведениях, но фраза,