Анастас Микоян. От Ильича до Ильича. Четыре эпохи – одна судьба - Стас Намин

– Спокойно, Никита Сергеевич. Эмоции нам сейчас ни к чему.

Хрущев остановился напротив сидящего в кресле Микояна и вдруг простовато улыбнулся.

– Я ж украинец, – сказал он. – Я про поляков все знаю. Многие там нас не любят. Ни украинцев, ни тем более русских. Есть исторические обиды, есть и территориальные претензии.

– Нет! – возразил Микоян. – Нет, Никита Сергеевич! Сначала вы – лидер партии и государства. Потом – коммунист. Потом – умный человек. А уж потом – украинец. Если у кого-то из поляков есть обиды, пусть они остаются со своими обидами. Национальный вопрос нельзя сюда подмешивать.

Хрущев покачал головой.

– Так-то оно так. Но на практике иначе. Ведь этот Гомулка – махровый националист.

– И вдобавок антисемит, – добавил Микоян.

– Тем более. Его надо метлой поганой гнать, арестовать к чертовой матери! А мы ему руку пожимаем!

Микоян кивнул.

– Да, но он их лидер, а значит, выражает интересы большинства в их партии.

– Вот именно! Значит, все они там такие же! – Хрущев затряс пальцем. – Теперь я понял, почему они Рокоссовского близко к себе не подпускают. Потому что он их насквозь видит, двуличных мерзавцев. Гляди, чего придумали, «польский путь к социализму»! Глупо это, Анастас Иванович! Неужели они не понимают, что если мы разрешим им особый польский путь, то завтра появится «чешский путь», «немецкий путь», «венгерский путь»! А потом наши советские люди спросят нас: товарищи руководители, а почему это у поляков особый путь, у югославов особый путь? Чем же они такие особенные? Нет, Анастас Иванович, у нас особенных быть не может, у нас все равны! На этом стоит весь наш фундамент!

– В теории так, – сказал Микоян. – Но есть же практика. Есть специфика, национальная, климатическая, географическая. Я во Вьетнаме был – там своя специфика, свой социализм. В Корее был у Ким Ир Сена – у него другой социализм. Везде есть свои особенности.

Хрущев – по лицу было видно, что сдерживался с трудом, – гордо вскинул круглый подбородок.

– Я, Анастас Иванович, вам так отвечу. Как руководитель страны, я согласен терпеть особенности корейского социализма или вьетнамского. Но Польша не Корея, она находится в центре Европы. Польша – наш путь в Германию, а Германия – передний край противостояния с Западом. Потеряем Польшу – потеряем и ГДР, а значит, посыплется вся наша система обороны. Кроме политической логики, есть ведь еще и военная!

– Верно, – ответил Микоян. – Но военная логика включается тогда, когда не работает политическая логика. А у политической логики другой масштаб – общемировой, планетарный. Польша – дружественное нам социалистическое государство, ближайший наш сосед. Весь мир знает, что мы друзья и союзники. И вдруг мы к этим друзьям приедем на танках? Парадокс в том, что, если введем войска, это будет свидетельство не силы, а нашей слабости. Когда умный договаривается, дурак стреляет.

Хрущев вдруг задрожал, замахал руками, но голос, наоборот, понизил почти до шепота.

– Да никто не будет стрелять! – швырнул он. – Я дам приказ не открывать огонь. Даже боевые патроны солдатам не будем раздавать!

– Не получится, – возразил Микоян. – Нельзя ехать на танке и провозглашать мир и дружбу. Это лицемерие.

Хрущев продолжал давить:

– Да что вы к этим танкам прицепились? Хорошо, обойдемся без танков. Десять тысяч сотрудников КГБ отправим туда в гражданской одежде под видом туристов.

Микоян перебил:

– Никита Сергеевич! Я пытаюсь вам объяснить, что у этой проблемы нет военного решения. Если введем войска, кровь прольется в любом случае. Как только появятся первые жертвы, закричит вся западная пресса, все газеты, все радиостанции.

Хрущев ухмыльнулся.

– Да и черт с ними, пусть кричат. Сталин их криков не боялся, и я не буду!

– Никита Сергеевич, если мы будем делать так, как делал Сталин, значит, мы ничем от него не отличаемся.

Хрущев опустил глаза, подумал. Микоян ждал. У него в запасе имелся важнейший аргумент, который он приберегал для крайнего случая. Сейчас он видел, что спор близок к критической точке.

– Сталин, – сказал Хрущев, – отдал полякам восточную Германию, подарил сто тысяч квадратных километров, выселил оттуда миллионы немцев! И вот теперь мы видим их благодарность!

Микоян встал и положил руку на плечо Хрущева. Иногда в горячем споре физический контакт полезен.

– В политике нет места благодарности, – сказал он. – Есть только прагматизм. Благодарным можно быть на уровне личных отношений, но у нас другой уровень, межгосударственный. Вы сами сказали, что Польша – центр Европы и стратегически важная для нас территория. Так зачем же нам военный конфликт в центре Европы? Зачем нам ссора между двумя крупнейшими социалистическими государствами?

– А не будет ссоры, – возразил Хрущев, но менее уверенно. – Все быстро замнем. Уберем Гомулку. Уберем всех националистов и оппортунистов. Поставим другое руководство.

– Так будет еще хуже. Гомулку поддерживает польский народ. Арестуем его – народ поднимется против нас. Будет антисоветский мятеж. Тут же подключатся иностранные разведки, начнутся провокации, террористические акты, – Микоян еще нажал голосом, заговорил решительнее. – И там, в Польше, у нас «быстро», как вы выразились, не получится, потому что Польша – это 27 миллионов человек. Поляки – это не наши младшие братья, это отдельная сильная держава. Нельзя нам сейчас целиться в такой большой народ. Где-то ошибемся, где-то перегнем палку, а там и до войны недалеко.

– Не преувеличивайте, – угрюмо сказал Хрущев. – И не забудьте, что решение приму не я и не вы, а президиум ЦК. Завтра утром соберемся, проголосуем и решим.

Микоян решил, что время пришло.

– Да, соберемся. Но это будет последний день моей работы.

Хрущев нахмурился.

– Это как понимать? – спросил он.

– Я подам в отставку, – сказал Микоян.

– В отставку? – переспросил Хрущев.

– Да.

– Вы не можете так сделать. Это будет предательство.

– В чем же предательство? Вы же сами сказали, решение о вводе войск в Польшу будет вынесено на голосование. Я проголосую против и выйду из состава президиума.

Хрущев шумно засопел. Было видно – не ожидал.

– Хотите устраниться от решения проблем? – спросил он холодно.

– Хочу предотвратить пролитие крови.

Хрущев враждебно усмехнулся:

– Так это будет такой же скандал, как танки в Польше. Если вы уйдете в отставку, вся мировая пресса взвоет. Если вы уйдете, вы мне в спину ударите!

– У вас, – сухо ответил Микоян, – есть люди, готовые прикрывать вашу спину. И я не один из них. Я резко и принципиально выступаю против военного решения польской проблемы. И у меня нет другого способа повлиять на ситуацию – только уйти. У меня есть свой опыт и своя голова на плечах.

– Ваша отставка прольет воду на мельницу наших врагов.

– То же самое произойдет, если мы