Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

них ничего нельзя сказать хорошего, одинаково плохи как мужская, так и обе женские; в первой царит классицизм, во вторых – сухой педантизм и формализм, а полное отсутствие мало-мальски развитых и преданных своему делу воспитательниц делает наши женские гимназии учреждением чисто казенным, но отнюдь не воспитательным и развивающим. Из гимназии выходят то тупицы, то в высшей степени ограниченные и неразвитые девушки, которые, пройдя курс, через год его забывают, а так как развитие не может стоять неподвижно на одной точке, то, следовательно, – они пятятся назад; обеспеченные девушки выходят замуж, из них выходят хорошие хозяйки и провинциальные дамы, а иногда и плохие матери; если они небогаты – ведут трудовую жизнь, из них выходят учительницы, весьма ограниченного ума и относящиеся только формально к своим обязанностям; если же они берутся за гувернантство, то тогда не надо хуже: я лично испытала всю прелесть рутинного воспитания девушками неразвитыми и понятия не имеющими о воспитании. Неудивительно, что исключения редки, и то еще хорошо, что они есть; это значит, что гимназии еще не совсем забивают; впрочем, наиболее развитые развиваются уже вне влияния гимназии.

Наконец я отыскала наши курсы. Скромная витринка с фотографиями нашего интерната и аудиторий; небольшая полочка с книгами отчетов Общества для доставления средств В. ж. к., сверху – план здания курсов, – вот и все, чем представлено единственное в России высшее женское учебное заведение. Ни научных работ слушательниц, ни модели здания… все выставлено так скромно, точно старается спрятаться от взоров любопытных. Около витрины сидела девушка, что называется, серенькой наружности, с виду немолодая, с темными, гладко-гладко причесанными волосами, положенными в маленькую косу на затылке, в очках, в черном поношенном платье, сшитой блузе с юбкой, и опоясанная ремешком. По внешности она соответствовала именно тому классическому, если можно так выразиться, типу курсистки, представление о котором коренится еще в 60-х годах и который приводит в ужас провинциальных дам, вызывает гримасу неудовольствия у г.г. мужчин, которые, наверно, воспользовались этим случаем, чтобы наглядно убедиться, что их шаблонные представления об учащейся женщине как о существе «неженственном» – оправдались блистательно. Она до того подходила под это у большинства укоренившееся представление о внешнем виде курсисток, что мне даже досадно стало: неужели не могли посадить никого другого? Если уже побеждать общественные предрассудки, то доказывая по возможности наглядно всю их неосновательность. Так и тут: можно было выбрать кого-нибудь из нас, по наружности хотя бы и некрасивую, но уже и не такую шаблонно-типичную, – без очков и не в этом костюме… Может быть, эта девушка и мила и умна, – слов нет, и мы, т. е. слушательницы, на наружность, конечно, не обращаем внимания; но тут дело касается публики, приехавшей сюда из всех краев нашего отечества, из далекой провинциальной глуши, где господствуют подчас самые невозможные взгляды на женщин. Теперь поспорь кто-нибудь с провинциальными дамами, попробуй доказать, что их опасение изменения наружности дочери, в случае ее поступления на курсы, неосновательно… они все возразят и по-своему будут правы: «нет, мол, сами видели, каковы они, курсистки…» И досадно, что приходится обращать внимание на такие мелочи, но с общественными предрассудками ничего не поделаешь: отголоски 60-х годов, когда русские женщины, по несчастью увлекшись эмансипационным движением, впали в крайности, хотя и ненадолго, живы и до сих пор.

В павильоне Церкви-Школы меня очень заинтересовал миссионерский отдел, против сектантов и раскольников. Я с интересом смотрела карты местностей Южной России, сплошь зараженные штундой, слушала объяснения г. Скворцова (редактора журнала «Миссионерское обозрение») и рассматривала фотографии выдающихся вождей сектантства. Какие умные, вдохновенные лица! Каждое из них поражает своим энергическим выражением: глаза так ясно говорят о благе душевной жизни, лицо – сама мысль… Невыразимая жалость к этим людям наполняет сердце, когда посмотришь на фотографии. Сколько усилий ума, работы мысли, сколько дарования нашло себе такой исход! Сколько бы принесли эти люди пользы, если бы в момент зарождения самостоятельной работы мысли были поставлены под твердое руководство и нашли бы себе удовлетворение у своих руководителей. Но в том-то и дело, когда пастух дремлет – стадо может разойтись в разные стороны. Наше духовенство – прямой по положению нравственный руководитель народа – по своему тяжелому материальному положению само так забито и придавлено, что осуждать его за то, что оно вовремя не заметило такого движения в своих приходах, – как-то язык не поворачивается, хотя прежде всего обвиняют его. Я поговорила об этом с г. Скворцовым, и он дал мне свою книжку «Существенные признаки и степень вредности мистических и рационалистических сект» и даже предложил заняться миссионерством, так как он хочет устроить теперь нечто подобное из сельских учителей и учительниц.

Отдел церковно-приходских школ… Но что сказать о нем? Конечно, видно было, как устроители постарались показать их на высоте задачи. Отчасти им это удалось; но сколько школ действительно существует и сколько их числится на бумаге – показано не было. Жаль, что с церковно-приходской школой связывается известная тенденция, – школы, в сущности, должны быть только школой, а не служить еще и местом распри за название… Приходская библиотека – самая невинная, какую, наверно, позволено будет иметь при каждой школе.

Даже беглый обзор научно-учебного отдела ясно показывает, какое движение в пользу народного образования происходит теперь… Мы все-таки идем вперед… quand même!..[93]

За недостатком времени – прекращаю описание виденного. Выставка производит сильное впечатление: она, так сказать, представляет Россию в миниатюре, всю ее работу, все ее успехи и недостатки. И то и другое есть и ясно видно; но еще виднее то, что мы работаем, что Россия развивается… хотя бы и не так благополучно, как хотелось бы всякому, не так быстро, а все же она движется… Иногда, смотря на бедный отдел народных школ, невольно вспомнилась богатая обстановка и научные пособия американской школы. Но я вспомнила весь ход нашей истории, стараясь доказать себе всю непоследовательность моих рассуждений.

Петербург, 9 октября

Вот уже девятый день, как я не знаю, что со мною делается.

Как это случилось? Я помню, что в Покров, вечером, сидела, по обыкновению, над книгой, потом – задумалась… Мне вспомнилась последняя лекция геологии Мушкетова, в которой он излагал канто-лапласовскую гипотезу происхождения мира и его предстоящую погибель, по этой же гипотезе, вследствие охлаждения солнца…

Вдруг, как молния, в голове мелькнула мысль: «К чему же, зачем в таком случае создан мир? Ведь все равно, рано или поздно, он должен погибнуть? Зачем же он создан?»

Я вздрогнула и вскочила с места… Вся моя жизнь, жизнь всего мира вдруг показалась мне такою величайшей бессмыслицей, такою