При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

шире – и гуси радостно поплыли по этому привольному пространству, разбившись на свои семейные группы. Молодки тоже не заставили себя долго ждать: маняще сверкая голыми икрами, перекликаясь друг с дружкой и резво взмахивая деревянными вальками, принялись стирать бельё – в чистой воде да с удобных для этого занятия площадок – «пятачков». И тогда никто не подумал о том, кому же будет приятен и дорог просто шум запруды, ведь те, кто слышал слова Джихангира на сей счёт, приняли их за обычную шутку, приняли и забыли… Но подивиться на запруду в самый первый день пришли все аксыргаковцы.

И председатель был, конечно, тут же.

Произнёс он не речь, но что-то похожее на это.

«Как разбогатеем, – сказал он, глядя на собравшихся – из бетона, навечно, отольём плотину. Каждое поколение должно оставлять деревне и колхозу нечто новое, своё. Без этого деревенский человек будет чувствовать себя в колхозе только гостем. Прохожим, а не хозяином! Ведь как было? Одни создавали колхозы, их место уже в истории. Другие сняли минареты и превратили мечети в общеобразовательные, народные школы… Мы их тоже не забудем. Следующее поколение с энтузиазмом строило общественные животноводческие фермы, конюшни, амбары, первые детские ясли и сады… Прекрасно! И каждое поколение, каждый человек внесли, по существу, свою весомую долю в развитие нашей колхозной жизни, оставили после себя добрый след. Однако никто не довольствуется тем, чтобы механически повторять вчерашний день, слепо копировать прошлое – как всё развивалось до него… Новое время – и новые, свои особые задачи! И когда мы не умеем эти задачи показать нашей молодёжи, убедить, как важны и необходимы они, – молодёжь покидает родную землю. Для неё всегда нужны большие дела, на которых она могла бы испытать себя…»

Джихангир Сафаргалин перевёл дыхание, помолчал, словно обдумывая, так ли он говорит, – и продолжил:

«Нам есть о чём беспокоиться. И о том, чтобы родная земля была плодородной, и о чистоте вот этой реки, и о чистоте душ наших, о красоте, одним словом, жизни самой. Мы уже теперь не бедны, а в скором будущем, завтра, народ в деревне станет ещё богаче. Это закономерность, к этому идём. Но вместе с тем богатство – вещь коварная, способная начисто перерождать человеческую натуру, мышление. И если не научимся жить с высокими целями, идеалами, ставить перед собой всё новые и новые коллективные задачи – можем превратиться в рабов желудка, в рабов бездуховного накопительства. Не знаю, понятно ли выражаю мысли свои, но надеюсь – услышите! И если отступим и оступимся – простят ли нам такое погибшие за дело революции деды и прадеды?! Простят ли наши отцы и старшие братья, которые смели с земли кулаков и буржуев? Вовек не простят! Потому-то наше поколение должно найти в богатстве, расцвете материальных благ не указание к накопительству, жадности, взаимному отчуждению, а наоборот – путь к воспитанию чувства объединяющей дружбы, коллективизма, путь ко всему прекрасному. Пусть выработанное нашими трудами богатство всегда служит добру, служит могуществу колхозного строя, народного единства, а следовательно – могуществу страны. Это наша общая, основная задача на сегодня. И повторю: к богатству надо идти осторожно, всё время чутко прислушиваясь к совести своей. Вот что хотел сказать я вам, товарищи!»

Вряд ли этот произнесённый со взволнованностью монолог председателя был понят каждым из слушавших его под весёлый шум запруды. У иных на лицах было удивление. Люди переглядывались. Никогда Джихангир не говорил так длинно, торжественно и с такой горячностью…

Или что-то предчувствовал он – и это было его завещанием и прощанием?

Но люди, надо отдать им должное, горячо поаплодировали словам своего председателя. Высокое слово оказалось к месту в светлый весенний день открытия деревенской запруды.

Некто Габдрахманов, который будучи много лет колхозным председателем довёл хозяйство до самой последней строки в любой районной сводке и был изгнан с должности самими земляками, тоже с воодушевлением хлопал в ладоши, а вернувшись домой, порвал заготовленные в три адреса анонимки с сигналом о том, что «Сафаргалин преступно растрачивает колхозные средства на сомнительные новшества», и, чего с ним уже давно не случалось, расчувствовавшись, обнял свою запуганную жену и спокойно заснул…

А Джихангир Сафаргалин в эти же дни распорядился разровнять бросовый, в рытвинах, участок за плотиной, и он был засажен юными берёзками и елями. Вскоре приехавшие из города мастера поставили здесь скромный четырёхугольный обелиск из мрамора с простыми, но исполненными особого значения словами: «Односельчане, павшие на войне, вы всегда с нами!» И под этими строчками была выбита золотыми буквами длинная колонка имён погибших.

Аксыргаковцы приняли это с похвалой и единодушным одобрением, но вот когда неподалёку от памятника, отражая широкими окнами водную гладь запруды, выросло новое здание отделения связи – мнения разделились. Особенно роптали обитатели Верхнего конца: «Дойдёшь до почты теперь – ноги протянешь! Пусть бы стояла посреди деревни, возле школы… Ишь, своевольничает!»

Однако незаметно привыкшие находить во всех действиях своего председателя только полезный смысл аксыргаковцы тут судачили недолго: им даже стало нравиться, что почта «переехала» в конец деревни, расположилась в молодом сквере, на берегу плотины. Старушки говорили уже одобрительно: «Хоть пройдёшься в своё удовольствие, людей повидаешь! Новостей понаслушаешься!» А молодым что – они на колёсах! Если не велосипед – то мотороллер, мотоцикл, если шофёр, колхозная машина, или, на худой конец, сосед или товарищ у тебя шофёр… А не промчишься на моторе – прогуляешься вдоль деревни, показав себя каждому окошку! Тоже хорошо.

И вдруг после завершения весенне-полевых работ, за неделю до Сабантуя, Джихангир Сафаргалин внезапно скончался – на сорок четвёртом году жизни. Врачи потом скажут: «Сердце…»

Аксыргаковцы потрясённо ахнули.

Как ни добивались они, желая похоронить своего председателя в молоденьком сквере, заложенном его стараниями, возле памятника воинам, сложившим головы на фронтах Отечественной войны, – старый отец Джихангира не дал согласия оставить умершего сына здесь.

«Желание ваше святое, братья, – сказал он, – очень даже понимаю, большое спасибо за оказанную моему сыну честь, однако у Сафаргалиных в деревне Тегаржеп есть свой дорогой уголок, наши старики там похоронены, вся близкая родня. Там и желаю предать земле тело своего безвременно ушедшего Джихангира. Пусть хоть один из сыновей будет рядом со мной, ведь три его старших брата полегли в разных частях Европы…»

Что можно было возразить тут?

Окаймили борта машины траурными лентами, постелили дорогой ковёр, на него поставили обитый кумачом гроб… Приехали руководители района, колхозные председатели все до единого собрались в Аксыргаке, чтобы проводить в последний путь товарища своего, и много