При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

– Почему ты до сих пор молчал? – Асылов вспыхнул, и на скулах его заходили гневные желваки. – Это преступление! Тебя надо отдать под суд!

Я несвязно забормотал в своё оправдание, что не хотел лишних сплетен в ауле, пытался сам разоблачить…

– Мальчишка! – перебил меня Асылов и, с досадой махнув рукой, вышел из класса.

Не знаю, что бы я делал, если бы не Рафгат!

– Ладно, не кисни, – сказал он своим ломающимся басом. – Вперёд будешь умнее.

Он даже не вспомнил, не укорил тем, что в своё время говорил мне почти то же самое, что сказал сейчас и Асылов. Вот что значит настоящий друг!.. За эту ночь он ещё больше, кажется, вырос, а рябины на лице стали вроде бы глубже. А Рузиля рядом с ним была совсем маленькой и тоненькой. Она уже не плакала, а тоже, как взрослая, уговаривала, успокаивала меня, как маленького.

Перед правлением толпился народ. В середине толпы стояла запряжённая в розвальни лошадь. Толпа невнятно гудела, люди о чём-то шептались, и до моих ушей долетало имя Арзу.

А люди всё подходят и подходят, и толпа перед правлением всё растёт.

А вот и Маулиха в своей шали с кистями! Я, как увидел её, даже зубами заскрипел. В эту минуту я ненавидел не только эту бессовестную женщину, но и Кариму, и её меньшую сестру, которая стояла позади матери.

Я резко отвернулся от них, показывая своё презрение.

До сих пор, если говорили – лентяй, мне представлялась Маулиха.

Если говорили – Сплетня, я думал только о ней, о Маулихе.

Если теперь я услышу – Коварство, я буду вспоминать эту женщину.

Она постаралась, чтобы её не забыли. Ненависть, как и Любовь, увековечивает себя в человеческом сердце.

Если теперь скажут – Ненависть, в моей памяти встанет, как чёрная тень, именно этот день. Я сейчас понимаю, что Маулиха не одна, что она – это только орудие той тёмной силы, которая свила гнездо в нашем ауле. Во всём этом я пока не могу толком разобраться. Да что я! Даже Асылов, который учился в Москве, не может поймать этих бандитов, и вот вместо них арестовали ни в чём не виноватую Арзу!..

Тёмная сила… Если думать об этом долго, то становится как-то страшновато и хочется оглянуться. У меня даже холодок пробежал по спине. Но оглянувшись, я ничего подозрительного не увидел. Только Маулиха что-то шептала на ухо своей Кариме и держала её за руку. А народу заметно прибыло. Уже и ребятишки шныряли под ногами. Все ждут, когда выйдет из правления Асылов и прикажет трогаться.

Кто-то встал у меня за спиной, и я слышу тяжёлое дыхание.

– Чего тебе надо? – спрашивает вдруг Рузиля.

Оказывается, за мной стоит Карима!

– Ничего… – отвечает она и с какой-то наивностью хлопает своими белёсыми длинными ресницами.

– Тогда и не ходи возле нас! – гонит её Рузиля, а та только пожимает плечами.

В самом деле, чего ей надо возле нас? Никогда я не мог толком понять эту Кариму.

Замечаю в толпе и Чулака. Ссутулился, здоровую руку в карман сунул, пустой рукав болтается, и вид такой сиротский, несчастный, как у бедного калеки! Постоит в одном месте, послушает, о чём женщины болтают, переходит в другое. Чтобы лучше слышать, далеко на затылок сдвинул свой шлем… А вон Рахимзян-бабай со снохой Хатимой и внуком Ильдусом. Хатима держит в руках какой-то узелок, будто гостинец принесли… Смотри-ка, и мама моя, оказывается, здесь! И сестрёнка Насима держится за мамин подол!..

Вдруг шум толпы стих – на крыльце показался милиционер в затёртом белом полушубке, а за ним, опустив голову в белом пуховом платке, шла Арзу. Какой-то сдавленный вздох сожаления прокатился над толпой. Те, кто близко стоял, словно бы назад качнулись, давая дорогу милиционеру, а задние надавили вперёд, ведь всем хотелось посмотреть на такое событие: сколько месяцев мы провожали людей на фронт, а теперь вот провожаем в тюрьму! Сколько месяцев мы отправляли хлеб и картофель, масло и мясо, а теперь вот отправляем человека, обвинённого в воровстве!..

Я вижу, как проталкивается к саням Хатима со своим узелком. И Рузиля тоже подалась туда… А что же я то стою? Неужели я и в самом деле испугался этой проклятой тёмной силы? Ну нет!.. И переборов минутный страх и стыд, я тоже начинаю протискиваться туда, к саням. Правда, я не смею поднять глаза на людей, а когда она была совсем близко, мне вдруг очень хочется спрятаться за спиной Хатимы, но Арзу меня заметила, улыбнулась как ни в чём не бывало и говорит:

– Вот и Искандер пришёл провожать.

Но сколько затаённой печали было в её голосе!..

– Что ты наделала, Арзу? – прошептал я.

– Другого выхода не было, Искандер. Это единственное, что я могла… Но ты не переживай, – добавила она совсем тихо, и губы её задрожали, – обман скоро откроется, так ведь не бывает, чтобы обман не открылся, правда?…

– Правда, – бессмысленно повторил я.

– Ну вот!.. – Арзу попыталась улыбнуться.

Толпа шумела нетерпеливо: где же Асылов? Почему не увозит арестованную? А мальчишки – те прямо возле саней разыгрались, устроили кучу малу. Рады, что есть предлог не идти в школу…

– Едет, едет! – заговорили вдруг люди в толпе. – Смотрите, едет!..

И верно, по дороге со стороны мельницы бежала лошадь, а в санях стоял в распахнутом полушубке сам Сирай. Я издали узнал его по широкому красному лицу. Вот кого ждёт Асылов, подумал я, ведь он спрашивал про него!.. Но, подъехав, Сирай не поспешил в правление. Он стоял в санях, с изумлением вытаращив красные похмельные глаза, глядел на толпу, на милиционера.

– Что здесь такое? – спросил он наконец.

– Что, что! – с негодованием, как мне показалось, зашумели женщины. – Арзу арестовали!..

– Но! – удивился Сирай. – Это как же так?!

Но на его пути уже возник Чулак. Он обхватил его за плечи своей одной рукой и что-то зашептал, отводя в сторону от людей. Тут и Маулиха подскочила, повисла на другом плече своего дорогого зятя. Смешно было смотреть на них!..

Но Сирай вдруг оттолкнул Чулака, стряхнул с плеча Маулиху и в два прыжка оказался возле саней.

– Арзу, разве тебя увозят? Тебя виноватой сделали?…

– Как видишь, – осветила Арзу спокойно, как тогда, когда Сирай сорил на пол шелуху от семечек. Но не выдержала на сей раз и Арзу, что-то дрогнуло в её голосе, и