"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 - Генри Крейн

оттуда было удобнее и безопаснее наблюдать. Мейсон услышал, как спустя несколько мгновений мотор заглох, и в гараже воцарилась полная тишина, которая нарушалась лишь легким скрежетанием битого стекла по капоту автомобиля, на котором он лежал спиной вниз.

Ему было больно, но он даже не старался отгонять эту боль. Он пытался смешивать ее с удовольствием, получаемым от тела Вирджинии, и это, действительно, было что‑то необычное, даже не такое, как ему удалось испытать предыдущей ночью.

Он снова попытался насладиться ее лоном, сильно сжав в руках ягодицы. Однако Вирджиния неожиданно прикрыла ему лицо рукой.

— Подожди, — шепнула она, — я сейчас.

Она расстегнула на себе блузку, и Мейсон увидел покачивающиеся над собой белые груди.

Он поднял лицо вверх и, увидев перед собой нежное обнаженное тело, высвободил одну руку и положил ей на грудь. Вирджиния задрожала, как от приступа лихорадки и своей ладонью прижала его руку к себе. Она дышала так тяжело и часто, что Мейсон почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Ведь это именно его ласки довели ее до такого исступления. Было видно, что она еле сдерживает крики похотливой радости.

Затем, в бессознательном порыве, Мейсон вновь приник к полным, мягким и липким губам. Вирджиния дернулась всем телом, пытаясь оторваться от него, уперлась рукой в его голову, но волна сладострастной истомы сковала ее. С тихим стоном она бессильно опускала свою голову все ниже и ниже.

Мейсон погрузил свой язык в нераспустившийся бутон любви, ощущая кончиком каждый бугорок, каждую складочку. Вирджиния затихла и вся погрузилась в трепетное предвкушение сладости, которая жарким потоком разлилась по ее телу от его губ.

Они делали это, совершенно не обращая внимания на то, что за ними наблюдают. Казалось, вокруг мог собраться весь город, весь мир. И тогда это не только не остановило бы любовников, а придало бы им еще больший пыл и привело в бурное неистовство.

Кроме того, что Мейсон никогда раньше не занимался любовью в подземном гараже, он испытывал возбуждение и еще по двум причинам — сегодня Вирджиния не брала инициативу на себя, а лишь спокойно принимала ласки, и к тому же, на них была одежда. Именно та одежда, в которой они сегодня находились на заседании суда. Это придавало какой‑то дополнительный импульс, словно еще раз подчеркивая греховность происходящего.

Мейсон погрузился уже так глубоко, что временами ему казалось, будто он задохнется. Недостаток кислорода туманил мозги, заставляя целиком отдаться во власть всепоглощающей плотской страсти. Ему уже все труднее и труднее было сдерживаться.

В прояснившемся на мгновение сознании, когда он откинул назад голову, чтобы поглубже вдохнуть свежего воздуха, мелькнула мысль — впервые в жизни он может кончить, не входя в партнершу.

Однако, словно почувствовав его настроение, Вирджиния неожиданно соскользнула с лица Мейсона и, двинувшись назад, к его возбужденному мужскому члену, села на него верхом, направив своей рукой его член себе во влагалище. И когда он достиг предела, она резко выпрямилась, согнув ноги в коленях. Теперь она сидела на нем, слегка выгнув стан, и он отлично видел, как его плоть торчит из ее тела.

Она застонала от наслаждения и, нагнувшись, принялась неистово целовать его. Сам Мейсон уже ничего не предпринимал — в этот момент все решала Вирджиния. Она сжимала ему плечи, вдавливала его в капот машины, и Мейсон чувствовал, как из прорезов на его спине течет теплая кровь.

Но это только возбуждало его, заставляло его испытывать огромное наслаждение и удовольствие. Он сжимал своими руками чуть прохладные в этом сыром подземном гараже бедра Вирджинии. А она, запустив пальцы ему в волосы, гладила его по голове.

Мейсон испытывал глубокую всепоглощающую радость, которая все увеличивалась с приближением оргазма. Он вздрагивал от каждого прикосновения женщины к его обнаженной груди и плечам, а та то замедляла, то ускоряла свои движения, доводя его до неистовства.

Наконец, он забился в судорогах и не в силах сдерживать рвущееся наружу удовольствие, забился в объятиях Вирджинии в экстазе плотского забытья. Его руки, сжимавшие тело партнерши, опустились и бессильными плетями повисли вдоль тела.

Когда Мейсон немного обмяк, Вирджиния задвигалась быстрее и, прикрыв глаза, протяжно застонала. Ее стон отдался гулким эхом в пустом подземном помещении. Мейсон почувствовал невыразимую радость и, подняв руки, прижал к себе женщину. Лицо его было мокрым от пота. Пальцы судорожно гладили округлые формы Вирджинии, которая все еще содрогалась всем телом. Наконец, судороги стали все реже и реже, и она в изнеможении легла на Мейсона.

Мейсон чувствовал ее влажное теплое дыхание и тоже шепотом ответил:

— Мне никогда не было так хорошо.

Он лежал на капоте автомобиля и невидящим взглядом смотрел на разбитую под потолком лампочку. Только сейчас ему стало понятно, что имела в виду Вирджиния, когда говорила о том, что люди — тоже животные. Он даже не знал, как относиться к себе самому после того, что произошло между ними за два последних дня. Она сделала так, что Мейсон, сам того не замечая, вел себя, как животное.

Это была не любовь, а какое‑то неистовство, их просто влекло друг к другу природное чувство. Возможно, именно поэтому они и оказались идеальными партнерами. Возможно, поэтому он испытывал такое наслаждение от необычного, греховного и порочного секса, который предложила ему Вирджиния.

Он вспомнил тот вечер в ресторане, когда попросил ее найти в зале таких же, как она. Именно о нем, о Мейсоне, говорила она, когда сказала, что обнаружила здесь только одного человека, подходящего ей по темпераменту — они действительно были одинаковыми. Мейсон, сам того не замечая, все время бросался в крайности. Сам себе он ни за что не признался бы в том, что не может жить спокойной и уравновешенной жизнью. Его постоянно влекло к противоречию, к протесту. В детстве и юности этот протест выражался в том, что он всегда конфликтовал с отцом, конфликтовал по любому поводу — будь то выбор дальнейшего пути после окончания школы, будь то отношения Мейсона с женщинами, которые всегда не нравились отцу, будь то глубоко затаившаяся и тщательно скрываемая от отца любовь к матери — Памеле.

Мейсон не знал меры в выражениях своего протеста. И, хотя он родился в богатой обеспеченной семье, в респектабельном американском городке, его поведение ничем не отличалось от стиля жизни панка из рабочего пригорода Ливерпуля или Манчестера.

Он всегда восставал против обыденности, против установившихся правил, против того, что все вокруг считали нормальным. Уж в чем в чем, а