Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

Затем вызвали Димитрова и Мануильского, чтобы сориентировать компартии. Сталин сказал Димитрову: «Напали подло, как разбойники… Только коммунисты могут победить фашистов». Коминтерну было дано указание развернуть движение в защиту СССР. «Не ставить вопрос о социалистической революции». Одновременно Сталин дал указание Молотову эвакуировать посольства из Москвы, но не из-за угрозы им, а потому, что «они здесь могут шпионить»[739]. Это были первые внешнеполитические шаги после начала войны. Но в августе Молотов конкретизировал задачи Коминтерна: «Пока нас немцы теснят, больших и серьезных акций за границей следовало бы избежать. Когда у нас наступит подъем, тогда надо все развернуть»[740]. Ситуация оказалась тяжелее, чем рассчитывали в первые дни, так что зарубежным коммунистам нужно пока накапливать силы.

Утром 22 июня была принята директива Наркома обороны № 2, в которой предлагалось разгромить противника, вторгшегося на нашу территорию. Переходить на его территорию пока было признано нецелесообразным.

Нужно сообщить стране о начале войны. Кому, как не Сталину это сделать. А он вдруг заартачился. Молотов вспоминал: «Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение»[741].

Но в обсуждении и редактировании выступления Сталин принял активное участие. Когда Молотова спрашивали об авторстве знаменитого финала речи, он отвечал: «Составлял ее я, редактировали, участвовали все члены Политбюро. Поэтому я не могу сказать, что это только мои слова, там были и поправки, и добавки, само собой.

– Сталин участвовал?

– Конечно, еще бы! Такую речь просто не могли пропустить без него, чтоб утвердить, а когда утверждают, Сталин очень строгий редактор. Какие слова он внес, первые или последние, я не могу сказать. Но за редакцию этой речи он тоже отвечает»[742]. В обсуждении речи Молотова участвовали также Берия, Маленков и Ворошилов. Внеся предложенные товарищами поправки, Молотов отправился на центральный телеграф.

С утра советские люди периодически выслушивали по радио тревожный анонс о том, что в полдень будет передано важное правительственное сообщение. Кто не мог слушать дома – подходил к уличным репродукторам, вокруг которых собирались толпы. Именно с голосом Молотова у миллионов людей будет ассоциироваться момент, разделивший их жизнь на «до» и «после». От этого голоса зависело отношение советских людей к происходящему. Молотов говорил уверенным тоном, вселяя в слушателей мысль о том, что ситуация хоть и тяжелая, но контролируемая:

«Граждане и гражданки Советского Союза!

Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:

Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территорий.

Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора…

Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы…

Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу…

Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами»[743].

В тексте этой исторической речи заметна перекличка со сталинским выступлением 5 мая, где Гитлер сравнивается с Наполеоном, но аналогия идет дальше – к Отечественной войне, от наступательного настроения к оборонительному, к патриотическим корням.

Вероятно, в этот момент Молотов еще не осознавал всего масштаба катастрофы, которая происходит с СССР. Его уверенность отчасти основывалась на незнании. Но в главном он и другие соавторы речи оказались правы: «Победа будет за нами». Хотя путь к этой победе окажется очень долгим и кровавым.

Вернувшись в кабинет Сталина, Молотов принял участие в подготовке первых государственных актов времен войны – указов Президиума Верховного Совета «О мобилизации военнообязанных», «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения», «Об утверждении положения о военных трибуналах».

К вечеру 22 июня стало ясно, что Гитлер замыслил не хитрую провокацию, а наступление. Поэтому вечером 22 июня была принята директива № 3, которая предписывала переход в контрнаступление. Но германская армия действовала не так, как ожидали в Москве, и более значительными силами. 28 июня кольцо окружения вокруг Западного фронта замкнулось у Минска.

Характеризуя настроение Сталина в первые дни войны, Молотов говорил: «Растерялся – нельзя сказать, переживал – да, но не показывал наружу»[744]. Но после падения Минска он свое настроение показал явно. 28 июня Молотов вместе со Сталиным, Берия, Маленковым и Микояном были в Генштабе. Вспоминал Микоян: «Сталин взорвался: „Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?“ Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5–10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые»[745]. Молотов вспоминал: «Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе было… „Все прос… ли“, – он просто сказал»[746].

В ночь на 29 июня Сталин уехал на дачу. Сталин оставался там 29–30 июня, обдумывая ситуацию и не подходя к телефону. Члены Политбюро впервые за многие годы оказались предоставлены сами себе в критической ситуации. Берия, сидя в 1953 году под арестом, писал Молотову: «Вы вопрос поставили ребром у вас в кабинете в