"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 - Генри Крейн

Наконец, хрипло зарычав, Мейсон почувствовал, что не может больше сдерживаться, и завершил акт, в изнеможении упав лицом ей на спину. Она уже не извивалась, не пыталась сопротивляться, а только тихо постанывала. Ему показалось, что он, наконец, добился своего, что теперь он властвует над Вирджинией, что он в силах справиться со своими чувствами и может перебороть себя. Однако это длилось недолго. Как ни странно, но вдруг Мейсон заподозрил, что она даже испытала удовольствие от этой животной близости:

— Ну, что? — грубо проговорил он, застегивая брюки.

Она медленно повернула к нему лицо, и Мейсон в ужасе отшатнулся.

На лице Вирджинии была блаженная улыбка. Мейсону даже показалось, что она смотрит на него с благодарностью. Он с ужасом взглянул на ее окровавленные запястья, перетянутые наручниками. Очевидно, она испытывала настоящую боль от впившегося в кожу металла.

Отвернувшись, Вирджиния демонстративно слизнула кровь со своей руки, при этом она издала глубокий, протяжный стон, но это был стон не боли, а блаженства. Он попытался что‑то сказать, однако Вирджиния опередила его:

— Если бы все мужчины были такие робкие и нерешительные, каким ты был прежде, — с блаженной улыбкой сказала она, — то женщинам пришлось бы жить с собаками. Я всегда мечтала отдаться настоящим животным страстям и наслаждениям.

Мейсон потрясенно отшатнулся:

— Ты этого от меня и хотела? — едва слышно произнес он.

Она негромко рассмеялась:

— Ведь тебе хотелось схватить меня и растерзать? — словно угадав его мысли, спросила она. — А я хотела отдаться тебе именно такому. Я хотела, чтобы ты в животном порыве страсти схватил меня, как вещь, и, безобразно распяв, овладел моей плотью исступленно, безумно, бесчувственно.

Он мотал головой, будто отказываясь слышать ее слова:

— Нет… Нет…

— Для многих это оскорбление, — продолжала она, — а я хотела отдаться тебе именно так.

Ничего не говоря. Мейсон медленно поднялся, застегнул брюки, накинул рубашку, пиджак и, трясущимися руками застегиваясь, как лунатик, вышел из спальни.

Он медленно спускался по лестнице на первый этаж. Даже не оглянувшись, он вышел из дома и остановился на дощатом причале.

Склонившись над рекой, Мейсон долго глядел на темную воду. Потом, зачерпнув ее пригоршней, плеснул себе в лицо.

Холодная вода немного отрезвила его. Как будто только сейчас вспомнив о том, что осталось в спальне, он оглянулся — там было темно и тихо. Немного поколебавшись, он все‑таки решил вернуться. На ходу вытирая мокрое лицо, он прошел через холл первого этажа и поднялся по лестнице в спальню.

— Где ключ? — спросил он у Вирджинии, которая по–прежнему лежала на полу со скованными наручниками руками.

Она ничего не ответила, и Мейсону пришлось самому шарить в тумбочке, стоявшей у изголовья кровати, чтобы найти ключ от наручников.

Наконец, среди завалов косметики, каких‑то тюбиков, флакончиков и коробочек он обнаружил ключ и, наклонившись над Вирджинией, расстегнул стальные браслеты. Она, казалось, не обращала на него внимания. Лежа на полу с закрытыми глазами, Вирджиния счастливо улыбалась. Всем телом содрогнувшись от этого зрелища, Мейсон брезгливо швырнул ключ на пол и, не оборачиваясь, решительно вышел из спальни. На сей раз он быстро прошел через холл и, покинув дом, уселся в машину. С мрачной решимостью повернув ключ в замке зажигания, он медленно отъехал от плавучего дома и, набирая скорость, повел машину к центру города.

В первый момент после этой грубой и насильственной близости с Вирджинией ему казалось, что он пересилил себя, преодолел эту порочную и греховную страсть. Однако он ошибался — победа все‑таки осталась за Вирджинией. Это именно она сделала так, что он полностью потерял контроль над своими чувствами и эмоциями и набросился на нее, как животное, в очередной раз подтверждая ее слова.

Мейсон думал, что отомстит ей, грубо и исступленно надругавшись над ее телом, однако оказалось, что это лишь доставило ей удовольствие. Она все тонко рассчитала, своим поведением она довела Мейсона до исступления, заставив его потерять голову и отдаться во власть инстинктов. Он даже не осознавал, что делает, а делал он, как в конце концов выяснилось, именно то, чего хотелось самой Вирджинии.

Мейсон не хотел думать об этом, но мысли сами лезли ему в голову:

— Дурак, дурак, — упрямо повторял он сам себе, — ты исполнил все ее прихоти, ты вел себя, как скотина, ты даже не мог допустить мысли о том, что ей это приятно, а она вертела тобой, как игрушкой. Тряпка!

Ругая сам себя, он остановил машину у ближайшего же бара, и резко хлопнув дверью, направился в заведение.

Единственное, что сейчас могло помочь ему — это хорошая порция виски.

Он так давно не пил, что первый большой глоток «Джека Дэниелса» обжег ему горло. Едва не поперхнувшись, Мейсон закашлялся, но сейчас нельзя было останавливаться, и Мейсон залпом допил стакан до конца.

— Еще двойной, — сказал он бармену, придвигая ему по стойке пустой стакан.

Потный толстяк в мокрой рубашке с недоумением посмотрел на явно слишком возбужденного посетителя, но, не говоря ни слова, до краев наполнил стакан густой темно–коричневой жидкостью.

Сделав несколько глотков, Мейсон обреченно опустил голову и прикрыл глаза. Разливавшаяся по жилам приятная слабость приносила облегчение и позволяла забыть о том, что произошло несколько минут назад. Постепенно охватившее его тепло заставило Мейсона забыть о только что испытанном унижении и целиком отдаться во власть давнего приятеля — алкоголя.

Вскоре он захмелел и, пьяно покачиваясь из стороны в сторону, стал едва слышно бормотать:

— Вирджиния, какая же ты сука… Сука… Как я ненавижу тебя… Но я доведу твое дело до конца.

ГЛАВА 25

Ночевать придется в здании Верховного Суда. Большое количество спиртного не всегда помогает расслабиться. Малоприятная перспектива провести ночь на жестких стульях заставляет Мейсона действовать. Диван — это лучше, чем стулья. Юриспруденция, как и бизнес, делается людьми в хороших костюмах. Преимущество английской шерсти перед всей прочей. Теплый плед способствует хорошему сну.

После того, что произошло между Мейсоном и Вирджинией Кристенсен в ее доме, он уже не мог вернуться ни к Элизабет, ни к Вирджинии. Когда, пошатываясь, он вышел из бара, он даже не представлял себе, где проведет эту ночь.

Спасительная мысль пришла ему в голову, когда, оставив машину, он брел по главной улице города.

Несколько огней, горевших