Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин

обозначаться ручным способом, а действующее лицо было надстроечное – это тотем; он-то и нуждался в сигнализации звуковым знаком… С появлением представления о коллективной собственности появилось местоимение, первоначально оно заменяло не имя существительное, а имя тотем.

Синтаксис первичной звуковой речи получался одной расстановкой слов, сохранявших общественную природу, а потому не нуждавшихся ни в каком оформлении. Образование новых производств вызывало расслоение тотемов. Осложненное производство и потребление привело к возникновению мировоззрения более широкого охвата с более четкой техникой мышления[545]. Эти изменения, по мнению Н.Я. Марра, вызывали изменения и в строе языка.

Критики стадиальной теории Н.Я. Марра справедливо указывали, что он сбивчиво и противоречиво пользовался термином «стадия», вкладывая в него очень разнообразное, пестрое внутренне несогласованное содержание. Он говорил о разных стадиях мышления. В то же время стадиями оказывались разные системы языков. Понятие стадии языка отождествлялось также с понятием строя языка[546].

Следует отметить, что сам Н.Я. Марр не прилагал особых усилий для того, чтобы логически объединить эти различные определения понятия «стадия языкового развития». Его излюбленным занятием был палеонтологический анализ значений слов с помощью четырех элементов, где часто невозможно было отграничить фантастику от вероятности.

Последователи Н.Я. Марра, замечая несовершенность его стадиальных схем, пытались придать стадиям более очерченный характер в плане более четкого выявления и определения их дифференциальных признаков. Известный интерес в этом отношении представляет стадиальная схема, приведенная в одной из ранних работ И.И. Мещанинова «К вопросу о стадиальности в письме и языке». В этой работе производится попытка установить более определенные корреляции между общественным строем, соответствующим ему археологическим периодом и связанным с ним, по мнению автора, типом или строем речи. Так, например, коллективу собирателя и охотника с искусственным орудием и коллективу мелкого охотника (нижний и средний палеолит) якобы был присущ аморфный строй речи, коллектив крупного охотника (начало скотоводства и мотыжного земледелия) характеризуется переходом к аморфно-синтетическому строю языка, общественным группировкам, характеризуемым переходом на скотоводство и земледелие (эпоха неолита), приписывается агглютинативный строй языка, типичным для эпохи феодализма оказывается флективный строй языка[547].

Фактически эта стадиальная схема представляет попытку уточнения известной стадиальной схемы Н.Я. Марра, связывавшего особенности морфологического типа языков с общественно-экономическими формациями.

Невольно напрашивается вопрос, в чем заключается причинная связь между образом жизни населения, например, скотоводством и соответствующим ему агглютинативным типом языка.

Эти причинные связи устанавливаются крайне умозрительно и в самом общем плане. Предполагается, что первобытный человек мог довольствоваться условными сигналами жестов, мимики, иногда сопровождаемых диффузными, еще не расчленимыми выкриками[548]. К тому же и само мышление охотника периода древнего каменного века было в известной степени образным. Поэтому жестом передавалось не отдельное слово, а целый образ[549].

В коллективе охотников на крупного зверя прежнее диффузное состояние стало уже окончательно распадаться. По мере перехода на специализированный труд самого коллектива, пользующегося речью, и строй речи начал переходить в аморфно-синтетический, то есть прежний знак, передававший когда-то образ – фразу, уже обратился в слово, требующее для построения фразы соблюдения вырабатывающихся правил синтаксиса. Это должно было повести к построению фразы из нескольких знаков. Таким образом дифференциация труда привела к распаду диффузного образа.

Расчленение труда значительно усилилось при переходе от охотничьего образа жизни к оседлому. Увеличивающиеся потребности в общении приходивших в соприкосновение родовых объединений, необходимость обмена продуктами между соприкасавшимися общинами и тем более в связи с обособляющимся профессиональным трудом вели к упрощению способов общения, делая их более доступными массам в их устной речи.

Набор неоформленных слов заменился новым способом конструкции речи, использовавшим для характеристики данного слова другие слова своей же речи, могущие придать требуемый оттенок, иначе самый смысл фразы остался бы непонятным. Выделились так называемые вспомогательные слова, присоединение которых к другим выявляло действующую роль последних во фразе… Языковая структура стала переходить на агглютинацию[550].

Флективная стадия по существу оказывается дальнейшим изменением агглютинативной[551].

Нетрудно понять, что вышеприведенные объяснения не решают в целом проблемы взаимоотношения особенностей мышления и языкового строя, поскольку они фактически сводятся к попытке объяснить причины смены различных морфологических типов языков. Новейшие исследования показывают, например, что довольно значительное распространение на земном шаре языков агглютинативного строя объясняется вовсе не особенностями развития мышления, а совершенно иными причинами. В настоящее время все более выясняется, что процесс порождения речи происходит, по всей вероятности, путем последовательной перекодировки фонем в морфемы, морфем в слова и слов в предложения. На каких-то из этих уровней перекодировка осуществляется не в долговременной, а в оперативной памяти человека, объем которой ограничен[552]. Емкость оперативной памяти человека накладывает ограничения не только на глубину, но и на длину слов. Под глубиной слова в данном случае понимается количество морфем в слове, а длина слова обычно выражается количеством слогов[553].

Таким образом, данные лингвопсихологических опытов определенно указывают на то, что объем восприятия длины и глубины слов равен объему оперативной памяти человека. Это означает, что в стилях естественных языков, которые ориентированы на устную форму общения, максимальная длина слов не может превышать десять слогов, а их максимальная глубина девять морфем[554]. Наиболее благоприятным для носителей языка является интервал от 1 до 4 морфем и слогов, а менее благоприятным – от 4 морфем и слогов и выше[555].

В агглютинирующих языках морфемы, почти как правило, однозначны, границы их в слове определены. Это создает четкий внутрисловный контекст, позволяющий безошибочно идентифицировать морфемы в самых длинных последовательностях. При способе соединения морфем, называемом внутренней флексией, чрезмерное увеличение количества морфем в слове нежелательно, так как это может повлечь за собой затруднения в идентификации элементов слова. Неудивительно поэтому, что в языках мира более всего распространена агглютинация и менее всего – внутренняя флексия. Фузия также по распространенности уступает агглютинации[556].

Многочисленные факты также свидетельствуют о том, что языки, в которых господствующим является внутренняя флексия и фузия, с течением времени заменяются агглютинативными языками или такими языками, в которых агглютинация занимает ведущее положение, ср., например, историческую эволюцию армянского, древнеиранских, санскрита и т.д.

Кроме того, разрушение флективного строя происходит часто по причинам необходимости устранения различных неудобств как то: наличие морфемной омонимии, полисемантичности морфем, отсутствия четких границ между корневыми и суффиксальными морфемами, наличие параллельных способов выражения и т.п.[557]

Все это лишний раз свидетельствует о том, что основными причинами смены морфологического типа языков являются требования техники речевого общения, а не сдвиги в развитии человеческого мышления.

Следует отметить, что взгляды И.И. Мещанинова, касающиеся проблемы стадиальности языка и речи, постоянно