Пропавшие без вести. Хроники подлинных уголовных расследований - Алексей Ракитин

21 июля, в среду, Бенджамин Шивертс, адвокат Куприяновой, отправил в штаб-квартиру нью-йоркского управления ФБР оба письма, полученные Куприяновой через Голован. Инспектор, вскрыв отправленный адвокатом конверт, с удовлетворением обнаружил только исписанные листы. А вот 4 чистые листа с надписью «Murine» отсутствовали. Это означало, что Анна Куприянова попалась в поставленную ей ловушку — она присвоила чистые листы бумаги, которые считала связанными с неким мистификатором, выдававшим себя за похитителя. И сделала она это для того, очевидно, чтобы самой написать некое послание от имени этого самого мистификатора. <B> Если в этом послании она укажет место сокрытия трупа Элис Парсонс, то расследование можно было бы считать оконченным — такое письмо гарантировало ей путешествие на электрический стул. </B>

На следующий день — 22 июля — Парсонс нанял для собственной защиты адвоката Айзека Леви, о чём упоминалось чуть выше.

В этой связи интересна следующая деталь. Не располагая свободными средствами, необходимыми для найма адвоката, Уилльям отправился к родной сестре Лоре, жене Ричардсона Пратта, и взял у неё взаймы 5 тыс.$. Возвратить эту сумму он обещал сразу же после вступления в наследство имуществом и сбережениями Элис. Ричардсон, узнав о том, что жена отдала брату столь значительную сумму, буквально схватился за голову. «Прослушка» ФБР, которая велась в том числе и за домом Праттов, зафиксировала в высшей степени эмоциональный обмен мнениями между мужем и женой. Когда Ричардсон спросил, понимает ли дорогая супруга, что её брат никогда не вернёт данные ему деньги, та искренне изумилась, дескать, как же так, он джентльмен, он обещал сразу после получения наследства погасить долг. На что Ричардсон буквально взорвался бешеным огурцом, повысив голос до неприличия, мол-де, дорогая, неужели ты веришь в то, что Уилльяму позволят получить деньги убитой им жены?!

Эта мысль поразила Лору новизной. Самое примечательное в этой ситуации заключалось даже не в том, что Ричардсон Пратт прямо назвал Уилльяма Парсонса убийцей жены, а то, что его жена Лора не возмутилась услышанным. То есть даже люди, не знакомые с результатами расследования, пришли к понимаю того, что Парсонс и Куприянова каким-то образом повинны в исчезновении Элис.

Прошло несколько дней, и Анна Куприянова, выражаясь метафорически, решила нанести ответный удар. 27 июля она заявила своему адвокату, будто тремя днями ранее — то есть 24 числа — получила ещё одно анонимное письмо, отправленное, как и 2 предыдущих, из Нью-Джерси. Конверт, адрес на котором был напечатан на пишущей машинке, был доставлен прямо в отель. Внутри находились аж 5 (!) листов бумаги, исписанных с обеих сторон зелёными чернилами хорошо знакомым почерком таинственной «Мэри».

Все 10 страниц забористого текста были выдержаны в манере, продемонстрированной «Мэри» в предыдущих посланиях. Автор письма сообщала, будто Элис умерла 9 июля от двусторонней пневмонии, которая была спровоцирована её продолжительным переохлаждением. Смерть похищенной женщины якобы послужила причиной глубокой размолвки между «Мэри» и её братом, похитившим Элис. Размолвка эта настолько непримирима, что «Мэри» приняла решение уехать в Европу, дабы не находиться рядом с братом. Но автор письма клялась, что до отъезда обязательно отправит Уилльяму Парсонсу по почте «какой-нибудь знак» от Элис. Также «Мэри» написала, будто являлась жительницей Лонг-Айленда. О своём прежнем желании прислать схему местоположения трупа Элис она теперь не вспоминала. Значительная часть письма была уделена описанию синего платья, в которое Элис была облачена во время похищения. «Мэри» особо подчёркивала деталь, связанную с запАхом платья при застёгивании — платье это имело три пуговицы и застёгивалось на «мужскую» сторону, а не на «женскую». Такое платье, подаренное Лорой Пратт, действительно имелось в гардеробе Элис и очень нравилось ей, поскольку та являлась левшой. Сотрудники ФБР при обыске «Лонг медоу» упомянутое платье не нашли, и никто не мог сказать, когда и по какой причине оно исчезло.

В этом месте необходимо сделать важное уточнение — данное письмо Коннелли не посылал. От первого слова до последнего рассказ о 10-страничном послании «похитительницы Мэри» являлся выдумкой Анны Куприяновой. Никакого курьера, якобы доставившего конверт с письмом 24 июля, никто в отеле не видел. Кстати, не видел его не только обслуживающий персонал, но и агенты ФБР, занимавшиеся наружным наблюдением за зданием и его обитателями.

Как стало ясно из прослушивания телефонных переговоров, Анна ничего не сказала Уилльяму о получении письма ни вечером 24 июля, ни утром следующего дня. Однако 25 июля после завтрака она вышла в город, села в пригородный поезд и, проехав 40 км, вышла на платформе в городке Фармингдейл (Farmingdale). Сотрудники наружного наблюдения ФБР, контролировавшие её перемещения, видели, как женщина вошла в почтовое отделение и отправила три письма. После того, как она покинула здание почты, старший группы наружного наблюдения потребовал от почтового чиновника показать письма, отправленные Куприяновой. Оказалось, что одно из них адресовано получателю в Советском Союзе, а два других — адвокату Шивертсу. Все сообщения были перлюстрированы и далее направлены получателям. Как нетрудно догадаться, в упомянутых трёх конвертах не было никакого 10-страничного письма.

И 27 июля Анна устроила маленький спектакль. Она позвонила Шивертсу и спросила: получил ли тот большое письмо от похитительницы и переправил ли его в ФБР? Адвокат ответил отрицательно, ибо такого письма Куприянова ему не посылала. Анна запричитала и принялась рассказывать о 10-страничном послании «Мэри», полученном 24 июля. Адвокат встревожился и вызвал её к себе. Пригласил он, разумеется, и Коннелли.

Последний, правда, причитать не стал, поскольку знал, что никакого письма на 10-ти страницах не существовало, как, впрочем, не существовала и сама «Мэри». Но на кривляние Куприяновой, переживавшей из-за утраты «ценной улики», инспектор смотрел, должно быть, не без любопытства. Анна сетовала на ненадёжность почты, адвокат ей вторил, а Коннелли с серьёзным лицом кивал и вздыхал, надо же, какая неприятность приключилась, такую улику почта потеряла!

Случившееся не имело сколько-нибудь заметных последствий, кроме одного-единственного важного вывода, сделанного в тот день Эрлом Коннелли. Инспектор понял, что Куприянова не имеет даже приблизительного представления о том, насколько плотно ФБР «пасёт» её. Ей в голову не могло прийти, что все её письма не только фиксируются, но и немедленно прочитываются, а переговоры по телефону и в помещениях записываются и затем тщательно анализируются. Если бы она допускала мысль о тотальном контроле, который в действительности имел место, то никогда бы не решилась выдумать историю про получение 10-страничного письма. При этом наглость, продемонстрированная Куприяновой столь самонадеянно, заставляла подозревать некое продолжение, ведь Анна должна была поверить в удачный обман всего ФБР!

Надо сказать, что инспектор Коннелли не остался в долгу и тоже решился на фокус, призванный поставить Куприянову и её любовника Парсонса в тупик. На протяжении трёх последующих дней — 28, 29 и 30 июля — в разделах новостей всех нью-йоркских ежедневных газет появлялись однотипные объявления, адресованные Мэри и Полу Джонсу. В них