Михаил Суслов. У руля идеологии - Вячеслав Вячеславович Огрызко

лишал Брежнева части административных ресурсов, коими обладал Президиум Верховного Совета СССР. Другими словами, Хрущёв неожиданным возвышением Микояна не то чтобы совсем выбивал Брежнева из дальнейшей борьбы за высшую власть в стране, но серьёзно ограничивал его возможности. И мириться с этим Брежнев не захотел. Он сразу же озаботился поиском контрмер.

Хрущёв на внеочередном, Июльском пленуме ЦК не ограничился только продвижением Микояна. Войдя в раж, он начал разглагольствовать на разные темы и проговорился о некоторых своих дальнейших планах. Признался, что собрался и дальше реформировать структуру управления сельским хозяйством. И тут он вернулся к тому, что в своё время, а именно сразу после смерти Сталина, предлагал Маленков. Помните?

Маленков намеревался перенести центр тяжести управления страной в правительство, а за партией оставить лишь кадровые функции. Проведи Маленков свои реформы до конца, Хрущёв утратил бы реальную власть. И вот через десять с лишним лет Хрущёв, по сути, стал повторять Маленкова. Он выдвинул идею отказа от сельских райкомов партии и ограничения полномочий парткомов сельских производственных управлений, которые должны были прийти на смену упразднённым райкомам. Выступая на пленуме, Хрущёв обронил: «У нас кто главный в сельском хозяйстве: начальник производственного управления или секретарь парткома производственного управления? Конечно, секретарь, а это безответственный человек за производство, он слушает, резолюции принимает, докладывает и прочее»[271].

Вывод напрашивался сам собой: этим секретарям парткома следовало полномочия существенно урезать. Кстати, в этом вопросе Хрущёв, как в свое время Маленков, был безусловно прав. Другое дело, могла ли партноменклатура добровольно расстаться со многими своими властными функциями? Ответ очевиден: нет.

Одновременно Хрущёв напугал участников пленума своими планами продолжить дробить управление экономикой и насадить главки по узким отраслям сельского хозяйства, всякие Главскотоводство, Главпшеница и прочие. А вот это явно было неразумно.

Но ещё больше всех насторожило обещание Хрущёва провести следующий пленум ЦК в ноябре 1964 года и обсудить на нём не только вопросы сельского хозяйства. Часть правящей верхушки усмотрела в словах вождя желание провести масштабную кадровую революцию, которая могла лишить их кресел в Кремле.

Недовольная самодурством сильно постаревшего лидера, партноменклатура пришла к выводу, что у них осталось три – максимум четыре месяца для того, чтобы отстранить Хрущёва от власти. В противном случае им самим грозило отлучение от Кремля.

До сих пор точно неизвестно, кто именно инициировал заговор против Хрущёва, в какие группы объединились недовольные и где разрабатывались планы по лишению Хрущёва его полномочий. Историк Рудольф Пихоя полагает, что центром заговора был созданный в 1962 году Комитет партийно-государственного контроля, которому Хрущёв весной 1963 года предоставил право контролировать также армию и органы госбезопасности и правопорядка. Возглавлял этот комитет Шелепин. Заодно с Шелепиным, по утверждению Пихои, выступил и председатель КГБ Семичастный. А надо сказать, что Шелепин и Семичастный имели мощную поддержку в ряде отделов ЦК и в некоторых ведомствах, которыми руководили их бывшие подчинённые по комсомолу. Кроме того, с Шелепиным давно приятельствовал и секретарь ЦК КПСС по химической промышленности Пётр Демичев, когда-то ходивший у Хрущёва в помощниках.

На ведущей роли Шелепина в борьбе против Хрущёва настаивал и Николай Егорычев, который с конца 1962 года руководил Московской парторганизацией и имел очень доверительные отношения со своим бывшим шефом по горкому Демичевым. Уже летом 2002 года он в интервью Евгению Жирнову рассказал, как Демичев попросил его прозондировать настроение Суслова и склонить его к сотрудничеству с группой Шелепина. Оставалось только улучить момент и свести Егорычев и Суслов наедине, без подслушивающих устройств. И такой момент настал практически сразу после завершения Июльского пленума ЦК, когда в Москву пришло известие из Крыма о неожиданной смерти лидера французских коммунистов Мориса Тореза. Кремль утвердил Суслова руководителем нашей делегации на похоронах Тореза, а Егорычев стал членом этой делегации. Егорычев рассказывал:

«Мы с ним (с Сусловым. – В.О.) поехали во Францию на похороны Мориса Тореза. Прилетели в Париж, пошли посидеть в садике после обеда. Я говорю: «Михаил Андреевич, что-то я не пойму, что у нас происходит в партии». Он встрепенулся: «А что такое?» «Вот, например, – отвечаю, – Хрущёв выступает на пленуме и говорит, что нам такая Академия наук не нужна. Такая академия была нужна царю. Это что, вы в Политбюро приняли такое решение?» Он замахал руками: «Что вы, что вы, товарищ Егорычев!» Я продолжил: «А для чего отнимают приусадебные участки у врачей и учителей, работающих в сельской местности? Я только что приехал из Владимирской области. Там по участкам сельской интеллигенции прошли тракторами, поломали заборы, перепахали посадки на огородах…» А тут начал дождик накрапывать. Суслов подхватился и говорит: «Пойдёмте, пойдёмте». И замял этот разговор. Испугался»[272].

По словам Егорычева, позже так же реагировали и некоторые другие конфиденты: руководитель Литвы Антанас Снечкус, с кем он как-то оказался на рыбалке, первый секретарь Ленинградского обкома партии Василий Толстиков, заявивший ему, что Хрущёв – «молоток». Поддержал его только президент Академии наук СССР Мстислав Келдыш.

Прав ли Егорычев в своих оценках? Не думаю. Ничего Суслов не испугался. А осторожность – да, проявил. Ведь кем в 1964 году был Егорычев? Только руководителем столичного горкома партии. Он не входил в состав Президиума ЦК и поэтому не имел большого влияния ни в центральном партаппарате, ни среди региональных партруководителей. Будь иначе, его позиция как минимум заинтересовала бы и Снечкуса, и Толстикова, и первых секретарей других обкомов. Ясно, что Суслов не захотел рисковать и вести разговоры на опасные темы со всеми подряд. Он мог что-то обсуждать с членами Президиума ЦК или с некоторыми теневыми, но очень влиятельными фигурами, однако не был готов поднимать тему возможного смещения Хрущёва в беседах даже с секретарями ЦК Шелепиным или Демичевым.

Есть основания думать, что с самого начала отнюдь не Шелепин неформально руководил мозговым центром по устранению Хрущёва с политического Олимпа. Самые важные инициативы исходили, видимо, от Суслова и, наверное, ещё от Брежнева. Косвенно это впоследствии подтвердил бывший партийный работник Пётр Родионов, одно время буквально дневавший и ночевавший на Старой площади. «Ключевую позицию среди заговорщиков, – писал он, – занимал, по всем данным, М.А. Суслов – самый многоопытный из них. Удивительно, но на каждом крутом повороте истории этот человек – фигура довольно сложная и даже загадочная – вдруг оказывался на «коне»[273].

Роль же начальника штаба заговорщиков или главного координатора возлагалась, надо думать, на заведующего отделом административных органов ЦК Николая Миронова. А Шелепина и Семичастного Суслов со своими людьми поначалу использовал втёмную, играя на их недовольстве Хрущёвым.

Катализировало события состоявшееся 17 сентября 1964 года заседание Президиума ЦК. На нём присутствовало шесть членов Президиума: Хрущёв, Брежнев, Воронов, Микоян, Полянский и Суслов. Само заседание, как и многие другие кремлёвские посиделки, не стенографировалось. Но кое-какие