Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

и тактик после Второй мировой войны, когда в начавшуюся ядерную эпоху крупные позиционные и маневренные войны, хорошо знакомые по Восточной Европе и по Китайской войне 1937–1945 гг., стали проблематичными, а может быть, и невозможными. Повстанцы в колониальных войнах в Юго-Восточной Азии, вызванных развалом голландских и французских индокитайских империй или коммунистическим восстанием против британцев в Малайзии, усвоили определенные аспекты ячеистой организации власти и тактики, освоенные коммунистическими партизанами в борьбе с японцами и националистами. Когда западным военным пришлось столкнуться с партизанскими тактиками, они перестроили свой собственный подход и стали часто применять противоповстанческие методы, отражавшие в себе те именно практики, что использовались их противниками-партизанами.

Ленинизм и маоизм в современную эпоху

Наследие Ленина и Мао – главное для политики и международных отношений XX в. наследие марксизма, хотя некоторые исследователи и не считают его действительно марксистским. Ленин и Мао определили теорию и практику революционной политики, в том числе с точки зрения противников, вынужденных в политическом или военном смысле столкнуться с брошенным им вызовом. В международных отношениях они обрели особый статус – проблемы, с которой приходится иметь дело теоретикам международных отношений, и источника идей, определившего способы осмысления мировой политики. Однако многие антимарксистские критики Ленина любят применять к нему расистский термин «азиат», подразумевая, что его нельзя считать истинным представителем Запада, но в то же время Ленин и Мао стали все больше признаваться представителями другого полушария и других культурных традиций. Расистский термин «азиат» не имеет смысла в применении к Мао, который был китайцем и гордился этим, поскольку свой революционный коммунизм он сочетал с сильной националистической линией. В этом кратком заключении мы определим, в каком смысле ленинизм и маоизм все еще остаются проблемой для международных отношений, а в каком могут считаться вкладом в теорию международной политики.

Ленинизм и маоизм как международная проблема

Революционная Советская Россия (вскоре преобразованная в СССР) сразу же стала вызовом западному глобальному порядку. Выход Советской России в 1918 г. из Первой мировой войны дестабилизировал прежний союз Великобритании, Франции и России, сражавшийся против Германии и Австрии в этот период неопределенного противоборства западных держав, когда американские войска еще не вышли на поле боя. Западные страны поспешили вмешаться в революцию и гражданскую войну, в том числе и для того, чтобы сохранить давление с востока на Германию и Австрию, а также подорвать коммунистический режим, грозивший распространить революцию на остальные страны Европы. Хотя угроза интервенции и была реальной, в первые годы нового режима ею можно было пренебречь, поскольку он стремился выжить в гражданской войне и достичь экономической стабилизации. После смерти Ленина в 1924 г. его преемник Сталин решил единолично определять позицию СССР и его внешней политики.

При Сталине, в период до 1941 г., основной политический курс состоял в стабилизации СССР, хотя Москва и предлагала помощь новым коммунистическим партиям за пределами Советского Союза, для чего использовался Коминтерн. Коммунизм остался экспансионистским революционным вероучением, однако главной задачей коммунистов и их попутчиков стало поддержание СССР в его борьбе с соседями и империалистическими конкурентами. Сталин заявил о продолжении линии развития революции, заданной Лениным, однако более поздние историки пытались развести их позиции.

В те годы многие западные интеллектуалы бывали в СССР, где они видели новое общество, хотя его картина на самом деле строго контролировалась и предъявлялась внешнему миру лишь на особых условиях. С точки зрения многих из них, СССР оставался модернистской утопией, особенно после экономического краха 1929 г. и Великой депрессии 1930-х годов. Некоторые интеллектуалы поддерживали его открыто, тогда как другие тайно, становясь шпионами и агентами. Судьба СССР в 1920–1930-х годах стала основой для работы Э.Х. Карра «Двадцатилетний кризис» (1939). Это один из основополагающих текстов реалистической традиции в международных отношениях, которая стремилась свергнуть возникший после Версаля идеализм, свойственный Лиги Наций.

Но хотя некоторые интеллектуалы действительно видели в СССР проблеск будущего, другие, наблюдавшие за неприглядными фактами жизни в СССР изнутри, начали отказываться от советского мировоззрения. Опыт гражданской войны в Испании (описанный Джорджем Оруэллом и Артуром Кестлером) подорвал веру многих социалистов в то, что советский коммунизм – не просто новый источник тирании. Антикоммунизм подпитывался и такими бывшими коммунистами, как Джеймс Бернхем, который сохранил приверженность технократическому правлению, но потерял милленаристскую веру в будущую революцию.

Правым интеллектуалам советский марксизм представлялся атеистической «азиатской» доктриной, грозившей западной цивилизации или так называемым иудо-христианским ценностям. Эта обеспокоенность безбожным коммунизмом заставила многих правых увлечься фашизмом, а в некоторых случаях и нацизмом, обещавшим сдержать большевизм. Опыт Второй мировой войны усложнил понимание роли СССР в глобальных отношениях. Сталин после подписания в 1939 г. пакта Молотова – Риббентропа принял участие в разделе Польши. Когда Гитлер в середине 1941 г. напал на СССР (что явилось для Сталина неожиданностью), СССР по необходимости стал союзником Великобритании, к союзу которых позже, после атаки японцев на Перл-Харбор в декабре 1941 г. и объявления Германией войны США, также присоединилась Америка. На европейский театр военных действий СССР поставил людские ресурсы, подорвавшие силу вермахта после поражения последнего в 1943 г. под Сталинградом. К концу войны советская Красная армия господствовала в значительной части Восточной и Центральной Европы, став единственным конкурентом для военной мощи США. Кратковременный вынужденный альянс вскоре уступил место холодной войне капиталистического Запада и коммунистического Востока, которая доминировала в международной политике вплоть до падения Берлинской стены в 1989 г., что обозначило конец Организации Варшавского договора. СССР в 1991 г. распался на составляющие его республики, тогда как Россия вышла из этой истории отрезвленным и экономически слабым государством, хотя и обладающим огромным ядерным арсеналом.

Холодная война была главной темой послевоенных исследований международных отношений, и в значительной степени спрос на таких исследователей определялся быстрыми переменами в период 1945–1948 гг. Ключевой фигурой в американской политике был в это время Джордж Ф. Кеннан (1904–2005), профессиональный дипломат, работавший до Второй мировой войны в посольстве в Москве, и один из ведущих советологов. Послевоенную стратегию США он сформулировал в своей «Длинной телеграмме» 1946 г. и статье «Истоки советского поведения», опубликованной в 1947 г. в журнале Foreign Affairs за подписью некоего «X». Кеннан утверждал, что логика советского курса является неизменно экспансионистской, однако Советское государство недостаточно сильно в экономическом отношении, чтобы достичь мирового господства. А потому СССР должен считаться неустойчивым противником, грозящим новой войной, которая стала вдвойне проблематична, когда СССР приобрел ядерное оружие. Рекомендация Кеннана заключалась в том, что не нужно стремиться к идеологическому или военному разгрому СССР, но нужно проводить политику сдерживания. С точки зрения многих антикоммунистов, этот отказ от разгрома коммунизма как конечной цели представлялся всего лишь формой приспособления к биполярному миру. Многие комментаторы видели в Кеннане классического деятеля холодной войны, оправдывающего долгосрочное вмешательство США в дела Европы, тогда как воинственные антикоммунисты считали его позицию слишком примирительной.

Отказ Кеннана от идеологического и военного разгрома коммунизма означал определенные следствия для реализма как позиции в международных отношениях, поскольку победа над Советами была заменена техническими проблемами политического курса, видевшего угрозу в экспансионизме, но оставлявшего суждение о зле режима бульварной прессе. Военные стратеги и новые специалисты по военным стратегиям продолжали создавать курсы и планы ограниченной ядерной войны с Советами или взаимно гарантированного уничтожения. Однако влияние Кеннана и нового реализма, охватившего разные части политического спектра после выхода работы Карра 1939 г., превратило это направление в господствующую парадигму исследований международных отношений, а потому все вопросы сводились к истинности реализма или объяснению его неадекватности.

Во всех переменах, произошедших после 1945 г., наследие Китая и Мао истолковывалось в категориях глобальной идеологической борьбы Запада и коммунизма, так что лишь немногие исследователи считали китайскую революцию чем-то действительно отличным от определенного эпизода глобального экспансионизма СССР. Интересно то, что Кеннан не разделял этого упрощенного взгляда на Китай и Восточную Азию. Он был достаточно изощренным исследователем советской реальности, чтобы понять то, что Мао не был доверенным лицом Сталина и не следовал в полной мере линии Москвы. Собственно, Кеннан стал проявлять