Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер

фотографии, охватывающие большую часть XX века. До конца 1930-х годов Россия была преимущественно аграрным обществом, и многие сталкивались с фотографией только тогда, когда переезжали из сельской местности в город и впервые позировали фотографу, напряженно глядя в объектив камеры.

Услышанные истории уносили меня в самые дальние уголки страны, перед глазами вставали колоритные персонажи, мужчины и женщины из разных слоев общества, в судьбах которых для меня раскрывался советский XX век. Среди них были революционеры, стоявшие у колыбели октябрьской революции 1917 года, ставшие впоследствии ее жертвами, как, например, Сергей Бердичевский, делегат знаменитого лондонского партийного съезда 1907 года от тогда еще подпольной Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), предтечи Коммунистической партии Советского Союза. Еще до революции 1917 года он отказался от партийной работы, чтобы посвятить себя семье, но его прошлое продолжало его преследовать, потому что, как оказалось, в своей прошлой, дореволюционной партийной деятельности он занимал некую «неправильную» позицию. Уже с начала 1920-х годов он подвергался неоднократным арестам и после очередного задержания в конце 1930-х годов, в годы Большого террора, бесследно исчез. Его дочь Валентина, тетя моего старшего друга Валентина Евгеньевича, от которого я узнал и записал эту историю, в течение многих лет не могла поступить в университет и построить хоть какую-то профессиональную жизнь.

Я узнавал примечательные истории о преодолении сословных и классовых барьеров, межконфессиональной разделенности. Царская Россия до 1917 года была обществом со строгими сословными и классовыми границами, где крестьяне женились на крестьянках, дворяне на дворянках и купцы на купчихах. Но в 1918 году архитектор Михаил Михайлович Чураков женился на белорусской крестьянской дочери Варваре Феодосиевне, выходившей его во фронтовом лазарете, и привез ее в Москву. Практически невозможны были браки и между представителями различных конфессий, потому что гражданского брака в дореволюционной России не существовало и брачный союз мог быть освящен только священником, раввином или муллой. Однако находились люди, становившиеся в ту эпоху пионерами социальной мобильности.

Новая, советская власть, отменив сословные ограничения, дала возможность для образования и развития миллионам людей, прежде лишенным шансов на это. В начале XX века в семейных историях фигурируют в основном рабочие и крестьяне, но по мере того, как все больше людей получали образование, среди членов семьи появляется все больше умственных профессий. Так, крестьянская дочь Галина Строителева, родившаяся в 1938 году, первой в семье продолжила учебу после обязательной школы-семилетки. Она закончила швейное училище и пошла работать на текстильную фабрику «Заря» во Владивостоке, где поначалу помогала осваивать азы профессии малообразованным девушкам, но за тридцать лет выбилась в секретари партийной организации фабрики. Это была важная общественная должность: секретарь парторганизации доносил требования дирекции до рабочих, мотивировал их на усердный труд, чтобы достичь целей, предусмотренных производственным планом, спущенным Москвой.

Социальная мобильность часто совпадала с географической мобильностью. Люди переезжали из села в город, из малых городов в крупные, из одного региона в другой, иногда несколько раз за свою жизнь. Смена места жизни могла быть добровольной, а могла быть и вынужденной. В 1923 году татарка Аиша Разакова бежала из Поволжья от голода, оставив позади могилы умерших от голода родителей и младших сестер, и построила новую жизнь в Брянской области, в тысяче километров к западу. Там она жила до тех пор, пока в 1932–1933 годах голод не пришел и туда после коллективизации сельского хозяйства. Чтобы спасти свою жизнь, жизни мужа и детей, ей с семьей снова пришлось бежать – на этот раз на остров Сахалин на тихоокеанском побережье России. А двадцать лет спустя судьба привела ее в столицу, вслед за ее детьми, переехавшими туда для работы и учебы. Юсуп, ее муж, остался на Сахалине, где погиб в советско-японской войне 1945 года.

Четыре из тринадцати семейных историй я записал во Владивостоке. Они стали частью экспозиции моей выставки, когда та полгода демонстрировалась в здании той самой теперь уже бывшей текстильной фабрики «Заря», преобразованной в модный центр современной истории. Это были истории семей четырех бывших работников фабрики.

Миграция в этих историях играла важную роль. Владивосток – относительно молод. Он основан в 1860 году как военный форпост во времена заселения Дальнего Востока. Жители европейских регионов России – переселенцы – переезжали в этот регион в поисках счастья и удачи. Одним из них был прадед супруга Галины Жук, смуглый, бородатый Тимофей Добродский, который участвовал еще в строительстве Транссибирской железнодорожной магистрали и дожил до почтенного возраста – до ста лет. В начале XX века в этом регионе обосновался и Григорий Федорович Юрченко, приехавший туда с Украины вместе с семьей. Добирались они морем, и плаванье заняло более шести месяцев. Сначала семья жила в землянке, пока не смогла построить себе небольшой деревянный дом.

Но самая большая волна миграции, оставившая след в жизни большинства семей, началась в ходе сталинской коллективизации 1930-х годов, когда миллионы крестьянских семей насильно сгонялись в колхозы. Коллективизация сопровождалась безжалостным террором, направленным на подавление так называемых эксплуататоров крестьянства, кулаков, и на уничтожение любых ростков сопротивления. Все, кто был в состоянии, пытались от этого террора убежать. Тех, кто задерживался, депортировали в Сибирь и другие отдаленные регионы как «классовых врагов».

Но были варианты спастись от судьбы. Например, бабушка и дедушка той самой Галины Строителевой, которая выросла до секретаря парторганизации текстильной фабрики «Заря», были зажиточными крестьянами. Чтобы избежать раскулачивания, они практически разошлись: каждый переселился в дом к одному из детей, таким образом «ликвидировав» свое богатое хозяйство.

Предки москвички Халиды Махмутовой и ее мужа Рафаэля, татары из села под Нижним Новгородом, попали в то время в Москву. И здесь бабушка Халиды, Мафтьюха Хайретдинова, первый раз в жизни сфотографировалась. На подкрашенном, потрепанном временем снимке 1931 года молодая Мафтьюха в платке, взгляд ее полон решимости и озабоченности.

Многие из тех, кто в те годы переезжал в города, делали это тихо, стараясь не привлекать чрезмерного внимания. Они быстро сливались с растущим городским населением страны, где бурно развивалась промышленность. Заводы и стройки пятилетки остро нуждались в рабочих руках, и вновь прибывшим не задавали много вопросов. По оценкам историков, за пятнадцать лет индустриализации село на город поменяли двадцать три миллиона человек. Такое массовое перемещение людей, а личных свидетельств почти не осталось ни в архивах, ни в печати! И вдруг в фотоальбоме Андрея Славнова я натолкнулся на фотографию женщины средних лет в простеньком цветастом платье, которая была не очень похожа на других членов этой семьи. Оказалось, что эту молодую девушку, Прасковью, бежавшую из села, приняла семья Андрея.