Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер

Она помогала по хозяйству и занималась детьми. Прасковья прожила с приютившей ее семьей всю свою жизнь, и в 1970-х годах они все вместе переехали из старого центра Москвы в современную квартиру в одном из новых пригородов. Такие истории о домработницах и нянях, спасавшихся от ужасов коллективизации, я слышал и раньше от людей старшего поколения, но обычно речь шла о таких давних событиях, что уже никто не помнил имен, дат и точных обстоятельств. Но вот я вижу на фотографии лицо человека, воплощавшего историю, которую я изучал, опираясь на статистику, отчеты и научные гипотезы.

Семейные истории этих тринадцати человек изобилуют брешами в рядах членов семьи, пробитыми бурной историей XX века. Алексей Алексеевич Окунков, дворянин, позирует в 1910 году с ребенком на руках; Окунков погибнет в Первой мировой войне. Александр Владимирович Бахрушин, мальчик, снятый фотографом в матроске в 1905 году. Пятнадцать лет спустя его, офицера белой армии, большевики сбросят с парохода в Волгу. Ольга Богословская, в вязаном берете, красивой белой блузке и уютной кофточке. Зимой 1931 года она провалится под лед, когда решит срезать путь на работу (за опоздание грозило страшное наказание – лишение хлебного пайка), и скончается от пневмонии. Ее отец, Григорий Богословский, киевский священник, с внушительной черной бородой, будет расстрелян в 1938-м, разделив судьбу большинства священнослужителей. Андрей Пономарев, работник ГУМа, в 1934 году его отправят в печально известные трудовые лагеря ГУЛАГа, обвинив (справедливо или ложно?) в финансовых махинациях, а через три года он вернется, больной и пьющий. Упомянутый выше Сергей Бердичевский, революционер, он бесследно исчез после очередного ареста. Супруги Ульяна и Михаил Лепехины из Тынды-на-Амуре, на снимке они с дочкой, единственной оставшейся в живых, пятеро других детей умерли, не дожив до года. Сам Михаил Лепехин погибнет несколько лет спустя на фронте. Великая Отечественная война незримо присутствует в каждом семейном альбоме на портретах нестареющих, вечно молодых людей. Иван Юрченко, красный кавалерист, переживший войну, но упившийся до смерти со своими заводскими коллегами в 1955 году. Фаина Вестерман, арестованная вместе с мужем в конце 1930-х годов, вернувшаяся из лагеря одна в 1949 году тенью той женщины, которой она когда-то была. В лагере у нее началась гангрена, и после освобождения заботу о ней взяла на себя семья ее сестры. В памяти моей свекрови Ольги – тогда еще маленькой девочки – Фаина жила в своем уголке как хворая тень, страдающая постоянными болями.

Благодаря этим бережно сохраненным фотографиям, хранящим память и воссоздающим судьбы, история обрела для меня лицо. В некоторой степени я оказался причастен к этой истории, смог разделить память о ней – память о почившем, с которым мне не довелось встретиться, – о Советском Союзе.

Советское наследие

Почивший не ушел просто так – он оставил наследие. Наследство может помочь потомкам устроить свою дальнейшую судьбу, но наследие может стать и тяжким грузом. Что можно сказать о Советском Союзе в этом смысле? Эта тема породила многочисленные гипотезы и утверждения и, без всяких сомнений, еще долго будет предметом споров среди историков. В чем состоит влияние советского наследия на ход дальнейшей российской истории?

Бытует мнение, что советская система, заботясь о людях от колыбели до могилы, лишала их способности самостоятельно справляться с трудностями, следовательно – способности брать на себя ответственность за устройство собственной жизни. Многие утверждают, что так называемый «гомо советикус» трудно приспосабливается к новой среде обитания и что он живет в душе каждого россиянина, как в матрешке, – достаточно приоткрыть верхнюю куколку, чтобы его увидеть. Такое представление о положении вещей широко распространено и в самой России. Им объясняется ряд общественных феноменов, кажущихся вечными, как бы сильно ни хотелось, чтобы они ушли в прошлое.

Пятнадцать лет назад мы с группой российских коллег посвятили этому вопросу специальное исследование[12]. Мы искали ответ на вопрос: как люди адаптировались к требованиям новой эпохи после преобразований 1991–1992 годов, когда внезапно столкнулись с новыми общественными реалиями, требовавшими совершенно иного поведения, чем то, которое для них было нормой. Как они справились с этой радикальной задачей? Подчинились ли безропотно требованиям новой эпохи или еще более крепко ухватились за свои привычки и традиции? Было вполне логично предположить, что те, кому нужно искать работу, жилье или решать другие практические задачи, изначально прибегают к привычным методам, знакомым из прошлого, действуют так, как это, возможно, делалось на протяжении всей их жизни.

Однако исследование не подтвердило этой гипотезы. Мы изучили ряд аспектов – от поиска подработки до получения медицинской помощи – и убедились, что там, где общественные структуры действительно претерпели значительные изменения, люди, как правило, удивительно быстро адаптировались. Особенно заметно это было в социальной и экономической сферах. Оказалось, что необходимые навыки в общем и целом приобретались с удивительной скоростью. Это относится, например, к поиску работы и получению доходов в условиях рыночной экономики, с чем в 1991 году ни у кого в России не было опыта. В меньшей степени это распространялось на политическую деятельность, в том числе и потому, что внедрение демократии и атрибутов правового государства столкнулось с гораздо более значительными проблемами, чем переход на рыночную экономику. Но и здесь «гомо советикус» оказался – вопреки частым упрекам – полной противоположностью беспомощного гражданина, утратившего за десятилетия беспрестанной опеки способность постоять за себя.

При этом, как бы то ни было, современная Россия – детище СССР, и именно с этим связаны многие проявления советского прошлого, просочившегося в настоящее. До революции 1917 года Россия была сугубо аграрной страной. Многие ее территории сохраняли архаичный уклад жизни. В Российской империи были крупные города, процветала торговля, промышленность, развивались искусства, но лишь очень тонкий слой населения имел доступ к благам цивилизации и культуры. Советская индустриализация, развернувшаяся с 1926 года, бросила Россию в XX век и принесла эту современность даже в самые отдаленные уголки страны. Как современное индустриальное общество и в некотором смысле как постиндустриальное общество, Россия является творением Советского Союза, и это имеет ряд далеко идущих последствий.

Военная экономика

Одной из фундаментальных проблем, унаследованных новой Россией, был колоссальный дисбаланс в структуре экономики, с сильным акцентом на тяжелой промышленности при недоразвитости легкой промышленности и сферы услуг. Это было результатом идеологических и военно-стратегических соображений. Чтобы понять, как переплетаются идеология и цели обороны страны, нужно вернуться к дебатам по индустриализации 1920-х годов в тогдашнем, еще молодом Советском Союзе.

Отправной точкой для этих дебатов служило идеологическое противоречие