Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер

между теорией и практикой. Советский Союз был детищем группы марксистов, сыгравших ключевую роль в революции 1917 года и в последующей кровавой Гражданской войне. В начале 1920-х годов большевики под руководством Ленина именем пролетариата объявили окончательную победу и создали однопартийное государство. Именно имя пролетариата, согласно духовному наследию Карла Маркса, придавало легитимность их власти. Однако российский пролетариат был в те времена очень малочислен, а страна практически не затронута индустриализацией. На практике большевики вынужденно опирались в основном на крестьян и солдат, разделивших лозунги революции. Именно их смогли умело мобилизовать большевики, что способствовало победе в Гражданской войне.

Увы, это не решило всех проблем большевиков, которые, как и большинство радикальных политических движений, были идеологическими буквоедами. А то, что они правили от имени пролетариата, которого на самом деле практически не было, противоречило марксизму. Марксизм претендовал на статус научно обоснованной политической философии. Его основная доктрина состояла в том, что социальные и экономические закономерности, связанные с эксплуатацией трудящихся, выливающиеся в последующую революцию, делают приход пролетариата к власти неизбежным. А если этого пролетариата, именем которого управляется страна, не существует? Как велик тогда риск потери власти? Именно это глубокое беспокойство господствовало среди большевиков в первые годы их режима. Вероятно, поэтому они решили, что нужно быстренько позаботиться о создании пролетариата и таким образом заполучить реального сторонника, одновременно обеспечив прочную основу власти. Но как создать пролетариат? По логике – создав промышленность.

Создание промышленности было желательным и по другим причинам. Приход к власти революционной партии в бывшей Российской империи вызвал большое беспокойство и враждебность в окружающем мире, в том числе потому, что большевики провозглашали целью разрушение капиталистического мирового порядка. Поэтому ряд крупных держав поторопились направить свои войска для свержения нового режима. Подразделения британской армии высадились на севере – в Архангельске, войска Франции – в Крыму, японцы и американцы – на Тихоокеанском побережье, a немцы заняли Украину. Военная интервенция закончилась ничем, но тем не менее оставила в большевиках крепкое убеждение, что враждебный внешний мир ждет лишь удобного момента, чтобы вставить палки в колеса молодому государству. Именно это убеждение побудило большевиков находиться в состоянии постоянной готовности и бдительности, а главное – строить государство, способное противостоять врагам. Таким образом, индустриализация стала абсолютной необходимостью, ведь угроза исходила от развитых промышленных стран, на порядок опережающих Россию по уровню экономики, а значит, являющихся военными сверхдержавами.

С другой стороны, встал вопрос, как достичь этой страстно желаемой индустриализации? Тут мнения разошлись, и в партии разразилась настоящая битва сторонников разных решений, завершившаяся лишь в 1928 году, когда Сталин изгнал своего последнего оппонента Троцкого, выслав его за пределы страны. Разногласия Сталина и Троцкого лишь частично касались выбора путей индустриализации страны. Сталин не имел четкой позиции по этому вопросу – он использовал эту тему, в основном чтобы стравливать соперников и противников, всякий раз меняя свою позицию. Завершение внутренней борьбы за власть победой Сталина ознаменовало и конец споров – с 1928 года существовало одно-единственное видение, которое и стало приводиться в исполнение. На этом заглохла дискуссия, которая спустя десятилетия вызывала оживленный интерес исследователей экономики развития. В 1950-х, 1960-х и 1970-х они оказались поставлены перед аналогичной задачей – как бывшим европейским колониям в Африке и Азии, ставшим независимыми, преобразовывать свои аграрные общества в индустриальные экономики, способные обеспечить достойный уровень жизни и модернизацию страны.

В идеологических дебатах 1920-х годов столкнулись главным образом две позиции. Бухарин, Рыков, Шанин и Сокольников предлагали изначально сосредоточиться на том, чем Россия уже располагала, и вкладывать средства в модернизацию сельского хозяйства и легкой промышленности. Это создало бы, по их мнению, те самые излишки, которые затем можно было бы использовать для создания тяжелой промышленности. Их оппонентом выступали Троцкий и так называемая левая оппозиция, не видевшие никакого толка в стратегии постепенного роста. По их мнению, только строительство тяжелой промышленности могло заложить основы для производства достаточной массы потребительских товаров и, таким образом, побудить крестьян производить продукцию для рынка, а не только для собственных нужд. Основная идея сторонников этой позиции выражалась в следующем: если хочешь, чтобы крестьяне поставляли больше зерновых, мяса, овощей, молочных продуктов и больше промышленного сырья, такого как лен, сахарная свекла и конопля, их нужно обеспечить гвоздями, керосиновыми лампами, одеждой, обувью, техникой и всем, что нужно человеку в нормальной жизни. А для этого действительно нужно сначала инвестировать в развитие тяжелой промышленности. Оставался открытым вопрос денег – откуда взять деньги на эти первоочередные задачи?

У крестьянства. Так просто прозвучал ответ Сталина. Вместо того чтобы мотивировать крестьянство добровольно сдавать излишки продукции на рынок, эти излишки предлагалось просто изъять. Именно в этом заключалась суть политики индустриализации, осуществлявшаяся с 1928 года. Эта политика сочетала гигантские расходы на промышленный сектор с неприкрытой насильственной эксплуатацией села для покрытия этих расходов. Была объявлена коллективизация сельского хозяйства, якобы добровольная, но на практике зачастую под дулом револьвера в прямом и переносном смысле. Крестьян вынуждали отказываться от своей земли, скота и других средств производства в пользу колхозов, а последних – вынуждали поставлять продукцию государству по бросовым ценам. Затем государство продавало эту сельскохозяйственную продукцию на мировом рынке по мировым ценам, использовало ее как дешевое сырье для промышленности и кормило ею рабочих и городское население. Тех, кто сопротивлялся, ссылали или расстреливали.

Это была катастрофическая и бесчеловечная политика – объявление войны более, чем 80 процентам населения, в угоду власти, испытывавшей страх перед потенциальными угрозами от внутренних и внешних врагов. Последствия этой политики оказались еще более катастрофическими из-за все ускоряющегося темпа ее реализации. Спешка объясняется угрозой, исходившей от возрождения гитлеровской Германии, тягой Сталина к радикальным решениям и волюнтаризмом, демонстрирующим силу и славу режима. Именно так зарождалась и формировалась советская экономика.

«Советская экономика зародилась как военная экономика, – пишет экономист Марк Харрисон, – и сохраняла эти черты до самого конца»[13]. Ее основной целью являлось создание промышленной базы, что позволило бы стране производить оружие, необходимое для самообороны. Все прочие соображения подчинялись основной цели. Сначала была предполагаемая угроза, исходящая от капиталистических стран в 1920-х годах, потом куда более конкретная опасность в лице нацистской Германии и, наконец, гонка вооружений с США во времена холодной войны. Военный характер советской экономики не ограничивался тем, что приоритет отдавался производству оружия – вся экономика имела ярко выраженный военизированный характер. Мобилизация на трудовой фронт, кампанейщина и призывы «В бой за пятилетку в четыре года!» – стандартные политические инструменты этой экономики, которые оставались практически неизменными при отсутствии рыночных стимулов.

Это позволило