Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер

1990-х годов экономисты Майкл Эллман и Владимир Конторович провели ряд подробных бесед с непосредственными участниками событий тех лет, и из их рассказов вырисовывается жуткая картина[17]. Так, ничтоже сумняшеся, на вооружение принимались ничем не оправданные рекомендации, а если они не давали желаемого результата, на их место приходил следующий ряд альтернатив, равным образом основанных на ущербных знаниях. Экономика страны разрушалась все дальше, пока не лопнула в 1991 году как мыльный пузырь.

Отсутствие специальных знаний и неспособность восполнить этот пробел оказались ахиллесовой пятой советской системы. Будучи не в состоянии правильно видеть и оценивать реальность, Горбачев и его окружение искали инструменты для борьбы с кризисом практически вслепую, на ощупь. Лишь в начале 1990-х годов, при Егоре Гайдаре, в то время исполнявшем обязанности председателя правительства, в правительственный аппарат пришли знающие экономисты, но для Советского Союза было уже слишком поздно.

Имперское прошлое

Советское наследие для России не только состоит из политической, экономической и социальной частей, но еще и носит имперский характер. Это наследие Россия разделяет с четырнадцатью другими бывшими советскими республиками, входившими в состав СССР, – Литвой, Латвией, Эстонией, Беларусью, Украиной, Азербайджаном, Грузией, Арменией, Туркменистаном, Казахстаном, Кыргызстаном, Таджикистаном, Узбекистаном и Молдавией. Но позиция России по отношению к этому совместному прошлому фундаментально отличается от позиции других четырнадцати республик бывшей советской империи.

В то время как распад страны принес независимость и возможность самоопределения для бывших советских республик, для России он означал потерю влияния, власти и статуса. И это различие принципиально, независимо от того, как люди относились к советской власти и ее краху. Для граждан четырнадцати республик независимость таила в себе надежду и обещание успеха, а для россиян распад Советского Союза был моментом «урезания», который в лучшем случае смягчался радостью и облегчением от поражения советской власти.

Это ощущение «урезанности» можно представить себе в самой конкретной форме. Моя жена Даша все свое детство два месяца летних каникул проводила в Хаапсалу, на Балтийском побережье Эстонии, вместе с бабушкой или с отцом и матерью во время их отпуска. Это место было ей очень дорого, она там росла, дружила с эстонской подругой. Но в один прекрасный день оказалось, что попасть туда можно лишь с большими трудностями – для этого требовалась виза, и эстонские власти позаботились о том, чтобы затруднить ее получение для бывших оккупантов. Пути Эстонии и России разошлись, и Лина, эстонская подруга, став подругой по переписке, в конце концов исчезла из Дашиной жизни. Такая история могла быть рассказана многими людьми того времени с небольшими вариациями, разными именами и местами, как пример разрыва связей между людьми после распада СССР.

Что примечательно, мне практически ни разу не встретилось в россиянах серьезного понимания того, что побудило другие народы Страны Советов выбрать свой самостоятельный путь. В этом смысле страна действительно страдает колониальной слепотой. «Разве не у всех республик были равные возможности в советском обществе?! А разве русский язык не был языком, на котором просто говорили все! Языком всеми любимого Пушкина, именем которого назывались улицы в городах и весях! Ведь для развития этих республик было сделано так много!» Это не было непониманием из-за плохого отношения к представителям «других народов». Но когда украинцы, грузины, литовцы, эстонцы, казахи, стремясь к самоопределению, оказывались настроены против русских как этнической группы, поднималось возмущение: «Ведь и русские точно так же страдали при советской власти!» Население России решительно отвергало любую ответственность за притеснение других народов советским государством, несмотря на то что этнические русские всегда занимали в нем доминирующее положение.

Нужно сказать и о настоящих националистах, которых и в 1990-х годах в России было уже достаточно. Они восприняли распад Советского Союза как откровенное унижение, событие, которое в идеале следовало бы повернуть вспять. Самые оголтелые из них не ограничивались словами, а с оружием в руках вмешивались в малые и крупные конфликты, вспыхивавшие на территории бывшего Советского Союза вокруг раздела доселе общего достояния: в Приднестровье, где украиноязычные и русскоязычные отделились от Молдовы; в Абхазии и Южной Осетии, отделившихся от Грузии; в Таджикистане в гражданской войне начала 1990-х и совсем недавно на востоке Украины.

Поэтому знаменитое высказывание Путина в 2005 году о распаде Советского Союза как о «крупнейшей геополитической катастрофе XX века» не встретило в России сильных возражений – в той или иной степени так думали многие. Разделяющая черта возникла в 2014 году, когда Россия присоединила Крым.

С восторгом принятое одними, ненавистное другими, присоединение Крыма раскололо российское общество изнутри. Был ли Крым исторически российской территорией? Большинство людей ответили бы на этот вопрос положительно – мало что в Крыму является украинским, кроме, конечно, его фактической принадлежности к территории Украинского государства. Но давало ли это России право на его присоединение? Этот вопрос категорически разделил страну и вызвал такой накал эмоций, что посеял раздор среди друзей, в семьях, из-за чего порой родители прекращали общение со своими детьми, а дети – с родителями.

Таким образом, спустя почти двадцать пять лет имперская наследственность вернулась бумерангом. Разделительная черта проходила отчасти между поколениями, причем пожилые, как правило, чаще, чем молодые, одобряли присоединение Крыма, но в первую очередь отношение к этому вопросу определялось отношением к Путину и власти. Неприязнь к Путину часто шла рука об руку с осуждением присоединения Крыма, так же как и положительное отношение к Путину выражалось в поддержке присоединения полуострова. Можно сказать, что для целого поколения россиян этот вопрос стал катализатором роста политического сознания, проявившегося впервые в ходе протестов против фальсификации результатов парламентских выборов декабря 2011 года. Кроме того, после присоединения Крыма и реакции на это событие Украины многим в России, по крайней мере в определенной части общества, стало более понятно стремление к независимости бывших советских республик. Среди российских либералов особенно Украина смогла рассчитывать на определенную симпатию, во всяком случае до тех пор, пока эта страна еще придерживается демократических свобод, уже давно утраченных Россией.

Между тем Россия, как бывший центр Советской империи, не избежала парадокса «постколониальной миграции», которая привлекла в РФ больше узбеков, украинцев, армян, азербайджанцев, молдаван, таджиков и киргизов, чем за все годы существования СССР. Первоначально, в девяностых годах, в России в основном обосновывались армяне, грузины и азербайджанцы, занятые в торговле. Азербайджанцы и грузины преобладали в торговле овощами, фруктами и цветами, армяне больше занимались строительными материалами и промышленными товарами. Иногда такая специализация определялась регионом происхождения определенных товаров, как, например, фрукты и овощи, которые привозились в основном азербайджанцами и