Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер

грузинами. Но прежде всего это было вопросом неформальных связей родственников или земляков, скрепленных взаимной лояльностью и социальным контролем внутри группы, что давало преимущества в нерегулируемом постсоветском капитализме: своих не обманывали и чужаков не впускали.

По мере роста экономических интересов такие связи быстро начинали приобретать мафиозные черты. Прибыльные сектора оказывались под мощным контролем. В 1990-х годах в Москве была не только русская мафия, но и азербайджанская, армянская, курдская и грузинская. Все эти группировки делили город на сферы влияния и время от времени – когда сталкивались их интересы – безжалостно воевали друг с другом.

Позже, по мере оживления российской экономики, наметившегося с 1999 года, из соседних стран – бывших советских республик – в Россию стала стекаться рабочая сила. В большинстве этих стран распад Советского Союза привел к еще более ужасающему экономическому положению, чем в самой России. Этих трудовых мигрантов стали называть заимствованным немецким словом «гастарбайтер». Они происходили преимущественно из Средней Азии, в частности из Узбекистана, Таджикистана и Киргизии, но также и из Украины, Молдовы и в меньшей степени из Беларуси. Работали они обычно в строительстве, в транспортном секторе, на инфраструктурных проектах, в коммунальных службах, короче говоря, во всех местах, где предполагался неквалифицированный, низкооплачиваемый и тяжелый физический труд. Это был труд, не прельщавший россиян, особенно в крупных городах. Гастарбайтерами были в основном мужчины, оставившие семьи в своей стране и отправляющие домой заработанные в России деньги. В Москве, Санкт-Петербурге и других крупных городах целые сектора экономики полностью зависели от этой дешевой рабочей силы, а деньги, которые отправлялись домой, помогали удерживать на плаву шаткую экономику соседних стран.

«Постколониальная миграция» существенно изменила лицо России. Когда я впервые приехал в Москву в 1991 году, это был один из самых «белых» городов, в которых я бывал. Если не считать немногих армян, татар, якутов или африканских студентов, состав московского населения почти ничем не напоминал центр многонациональной страны и бывшей многонациональной империи. В СССР действовала сложная система прописки, которая увязывала право на проживание с работой и целым рядом условий. Например, ранее судимым не разрешалось селиться не только в Москве, но и в радиусе 100 километров от нее. Эта так называемая «паспортная система» была введена в 1930-х годах при Сталине. Тогда механизмы, ограничивающие прописку граждан, действовали в отношении «классовых врагов» и других «ненадежных элементов». С этим историческим контекстом я был хорошо знаком, потому что сам исследовал этот вопрос[18]. Однако когда в девяностых я оказывался на переполненном эскалаторе метро, наблюдая вокруг себя только славянские лица, я вновь и вновь задавался вопросом, не применялись ли в более поздний советский период также и этнические критерии для определения того, кому можно и кому нельзя прописаться в Москве. С тех пор более чем за двадцать лет постсоветской миграции картина резко изменилась, хотя Москва по-прежнему остается поразительно «белой» по сравнению с Лондоном, Парижем и Амстердамом.

Нужно отметить, что миграция после распада Советского Союза привела в Россию не только людей других национальностей. Самый значительный приток мигрантов в постимперскую Россию 1990-х годов был связан с «возвращением» этнических русских из других республик бывшего Советского Союза. Как истинная имперская элита, русские обосновывались во всех уголках многонациональной страны, являясь зачастую носителями современного образа жизни, способствуя росту промышленности и урбанизации в доселе нетронутых цивилизацией регионах. Часто этнические русские играли ключевую роль во властных структурах. Согласно принципу федеративной структуры Советского Союза, руководители регионального уровня государственного и партийного аппарата должны были принадлежать к «титульной нации» советской республики. Например, первым партийным секретарем Узбекистана должен быть узбек, председателем Совета министров Азербайджана – азербайджанец, партийным секретарем автономной области Каракалпакия – каракалпак. Но вторым секретарем партии в этих регионах был, как правило, русский, так же как и заместитель министра и первый заместитель секретаря партии… Это делалось с определенным прицелом – регионы должны были сохранять прочную связь с Москвой.

После распада Советского Союза более 25 миллионов этнических русских внезапно оказались за пределами России, в новых независимых государствах, где зачастую сталкивались с ростом национализма, обернувшегося против российского господства. Русский язык вытеснялся из обихода узбекским, казахским, грузинским, армянским, таджикским или литовским, а русские на руководящих должностях в администрации и бизнесе вытеснялись представителями «титульных наций». Впоследствии, за несколько лет независимости, произошел массовый исход русского населения из новых государств, особенно из республик Средней Азии и Кавказа. В общей сложности в Российскую Федерацию в течение 1990-х годов переехали около трех с половиной миллионов этнических русских[19]. Некоторым из них удалось сохранить свою «русскость» в самом чистом виде – они никогда не испытывали особого интереса к местной культуре, обычаям и традициям. Но были и те, которые принесли в себе частицы республик, в которых прожили десятилетия или даже всю жизнь. Они были гражданами канувшей в лету империи и страдали латентной ностальгией по местам, людям, вкусам и запахам их прошлой жизни, став представителями цивилизации, которая медленно, но неумолимо растворялась в тумане прошлого.

Обреченные города

Россия формировалась как современное общество в специфических условиях советского периода, и это глубоко повлияло на географию и развитие ее городов. За исключением городов-миллионников с их крупными историческими центрами, таких как Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург и Владивосток, типичный российский город представляет собой некое скопление бетонных многоэтажек 1960–1970-х годов с парой деревянных или кирпичных домов и, возможно, старой церковью. В этих городах от порой многовекового человеческого присутствия, как правило, ничего не осталось, разве что предания о том, что там можно было увидеть в прошлом.

Традиционно Россия строилась в основном из древесины, имевшейся в изобилии на обширных лесных просторах. Заготавливать и перерабатывать этот строительный материал можно было в течение всей долгой зимы, даже в сильные морозы. Однако по долговечности древесина уступает камню и кирпичу, особенно если за ней должным образом не ухаживать. Именно уход и обслуживание представляли собой одно из пресловутых слабых звеньев советской системы. Когда старинные деревянные городские центры приходили в упадок, их просто сносили бульдозером и заменяли рядами современных, совершенно одинаковых бетонных пяти-, девяти- и двенадцатиэтажных домов. Такие дома вырастали повсюду – от Брест-Литовска до Владивостока. Основная масса жителей, впрочем, была им рада, ведь в старых деревянных домах не было ни водопровода, ни ванной, ни туалета, а отапливались они дровами.

Многоэтажки, пришедшие на смену деревянным постройкам, – это не только видное глазом наследие советской эпохи. Они воплощают инфраструктурное наследие советской коммунальной системы. Дома подключены к теплосети через систему трубопроводов, соединяющую целые районы