Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

Евангелие от Матфея. 5:9

С точки зрения христиан, мир – не просто передышка от войны и насилия; мир заповедан Богом, поскольку он представляется необходимым качеством порядка, желаемого Им для человечества. В этом отношении христианство является пацифистской религией, в отличие от ортодоксального иудаизма, ислама, индуизма или буддизма (если не считать тех карикатурных представлений о буддизме, которые в ходу на Западе). Однако на протяжении двух последних тысячелетий история международной политики на Западе в основном состояла из войн и конфликтов – например, насилия, обращенного против таких еретиков, как донатисты и катары, или же крупных международных войн с исламом в период Крестовых походов. Современный международный порядок в Европе сформировался в ходе религиозных войн периода Реформации и при рождении современного государства. Неважно, можно ли винить во всем этом насилии христианство, поскольку несомненно то, что убежденные, истово верующие христиане активно участвовали в применении насилия и в войнах, а не жили в мире. Христианские страны и политики поддержали криминализацию отказа от военной службы по религиозным соображениям во время Первой мировой войны, и этот вопрос получил неловкое решение в среде христиан только во Второй мировой войне. Такое парадоксальное положение отражается также в преобладании таких безусловно христианских мыслителей, как Нибур, Баттерфилд и Уайт, среди критиков межвоенного идеализма и основателей современной теории международных отношений. Статус войны и мира – спорный и мучительный вопрос для христиан, большинство из которых пытаются объяснить и неохотно принимают насилие, существующее в этом мире. Например, в такой стране, как современные США, которые на протяжении последних 30 лет почти постоянно участвовали в войнах, правили такие президенты, как Джордж Буш-ст., Билл Клинтон, Джордж Буш-мл., Барак Обама и Джо Байден – и все они убежденные христиане. Более того, президент Обама назвал христианского теолога Рейнгольда Нибура одним из своих «любимых философов». Я не буду комментировать бывшего президента Трампа, хотя даже в его администрации были такие громогласные христиане-евангелисты, как вице-президент Пенс и бывший госсекретарь Помпео, которые в вопросах внешней политики и обороны придерживались «ястребиных» позиций. В то же время, наряду с христианами, занимающими реалистическую позицию, есть и убежденные христиане-пацифисты, начиная с первых христианских мучеников или некоторых сект, например квакеров, и заканчивая такими современными теологами, как Йодер, Хейс и Хауэрвас [Hauerwas, 2002; 2011], подчеркивающими то, что отказ от насилия является главным требованием к христианину.

Ни один христианский мыслитель не выражает эту парадоксальную ситуацию лучше Августина Гиппонского. Августин, католический святой и латинский Отец Церкви, почитался на протяжении всей истории христианской теологии. Его признают на обеих сторонах того водораздела в христианстве, который возник в Новое время благодаря Реформации: и Лютер, и Кальвин признавали его авторитет, но также он оставался ключевой фигурой для католической Контрреформации. Хотя он не был политическим философом или теоретиком международных отношений, его идеи определили взгляд на политику и международные отношения даже и тех людей, которые отказались от основных принципов христианства. Например, таких мыслителей, как Нибур (применивший теологические взгляды Августина непосредственно к международной политике XX в.), по-прежнему читают, в том числе и неверующие.

Ни одна мысль не может находиться вне времени, то есть быть свободной от своего конкретного контекста, от культуры и посылок, в которых она возникает. Однако вызов христианской мысли Августина состоит в том, что, по его собственным словам, она основана на божественном откровении, то есть претендует на универсальность и трансцендентный характер. Это полная и окончательная истина о природе и цели сотворенного порядка, в котором пребывает человечество. Соответственно, Августин намеревается говорить с нами, людьми XXI в., точно так же, как он разговаривал со своими современниками в IV в. н. э. Таким образом, в этой главе объясняются основные качества мысли Августина в ее соотношении с политикой и в то же время исследуется то, как его наследие влияет на современные представления о войне, насилии и истории.

Божественный порядок – от Иерусалима к Риму

Мысль Августина следует соотнести с христианским откровением, составляющим ее фон. Будучи католиком, Августин заявляет, что откровение – не просто Библия, но и живой опыт христианской Церкви, сформировавшийся после смерти и воскрешения Иисуса Христа в первые годы новой эры. Церковь важна, поскольку она является источником авторитетного свидетельства, записанного в книгах Библии. Соответственно, ключевая задача – провести различие между тем, что существенно для этого откровения, и другими книгами того времени, не включенными в Библию. Особенно это важно для таких христиан, как Августин, поскольку христианское откровение – не просто новый свод законов и заповедей, аналогичных закону Моисея, записанному в еврейской Библии (или даже новому закону Корана). Христианское откровение – не просто слова и учение Христа, сколь бы важны они ни были. Оно еще и запись Его проповеди вместе с историей о Его преследовании, казни на кресте и смерти (в христианской традиции называемых Страстями Господними), за которыми последовало воскрешение из мертвых, телесное вознесение на небеса и сошествие Святого Духа в Пятидесятницу. В этом смысле жизнь, смерть и воскрешение Иисуса – источник фундаментальной христианской истины о Троице, или трехчастной природе Бога, и из этого вытекает все остальное, в том числе христианская мораль и право.

С точки зрения христиан, откровение – это рассказ о присутствии Бога в мировой истории, в которой такое присутствие и участие не прекращаются, поскольку история будет завершена лишь благодаря Парусии, или «второму пришествию» Христа в Судный день, когда Он в конце времен придет во славе. Таково наступление «Царства», которое, как сказал Иисус, не земное царство, то есть не царство библейского Израиля. Христианское откровение радикально преобразило некоторые давно известные политические понятия. Ранние христиане считали, что такая апокалиптическая развязка истории вот-вот произойдет. Собственно, первые христиане, вероятно, полагали, что она наступит уже при их жизни, однако этого не случилось. Соответственно, ко времени написания текстов св. Павла, крайне важных для Августина, складывается признание проблемы отложенной Парусии и самого развития человеческой истории, которая обострилась с распространением христианских общин по всей Римской империи, за которым последовало их преследование.

Как показывают Деяния апостолов, уже на раннем этапе христианской истории действие переместилось из Иерусалима в Рим, поскольку там заканчивается жизнь и св. Петра, и св. Павла. Расширение христианской общины было ускорено разорением Иерусалима римлянами, но, возможно, еще большую роль сыграло преобразование христианства из милленаристской еврейской секты в сообщество, открытое для обратившихся язычников, не являющихся евреями. На раннем этапе своей римской истории Церковь считалась чуждой силой, бросившей вызов традиционным публичным религиозным культам, а потому время от времени она терпела жестокие преследования. Они начались с преследований христиан при императоре Нероне после Великого пожара Рима 64 г. Преследования по всей империи были начаты императором Децием в 250 г., но пика достигли при Диоклетиане в 303 г. Это привело к возникновению донатизма, последователи которого отказались признавать церковную власть епископов, заключивших компромиссное соглашение с римскими властями, чтобы избежать наказания. Однако христианство стало привлекать в свои ряды не только рабов, торговцев и иммигрантов, к которым оно первоначально было обращено, но постепенно распространилось среди всех социальных классов. Император Константин I обратился в христианство в 312 г. Христианство стало официальной религией Римской империи при правлении Феодосия I (347–395). Обращение Константина и очевидная христианизация Европы заставили некоторых выдающихся христианских мыслителей, таких как Евсевий Кесарийский (260–340), предположить, что пророчество о тысячелетнем правлении Царства Христа будет исполнено христианским императором и христианской империей. Но именно это уравнивание имперской истории и божественного провидения (то есть константинизм) как раз и отвергает Августин в своих теологических и пасторских работах.

Августин Гиппонский

Августин в письме одному из своих корреспондентов отмечает, что он «африканец, который пишет для африканцев, и мы оба живем в Африке» [Brown, 2002, p. 127]. Поскольку он стал латинским Отцом Церкви и был весьма плодовитым позднеримским автором, легко впасть в заблуждение и забыть об этой важной черте биографии Августина. На большинстве икон он изображается как европеец, то есть белый, но белым он не был. Хотя он и жил в Западной империи, римская Африка была самостоятельным, сильным и довольно обособленным культурным регионом,