Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

Нехристианам и современным читателям такие принципы могут показаться неправдоподобными, но для донатистов они были основанием вооруженного сопротивления недонатистским иерархам (естественно, они отказывали им в праве быть законной католической властью). У донатистов были собственные боевики, так называемые циркумцеллионы, которых мы сегодня могли бы назвать террористами. Они совершали нападения на людей и собственность, обосновывая их своими претензиями к таким католикам, как Августин, который чудом избежал засады и смерти от их рук. Как и в случае современного религиозного терроризма, пуризм донатистов означал не просто их отделение; он также отказывал в вере обычной католической общине, оказавшейся затянутой в эту борьбу, и считал ее врагом. Первоначально теологический спор Августина с донатистами касался возможности существования внутри порочной человеческой Церкви некоей чистой Церкви, каковой она сама себя считала, и пуристской претензии, ей присущей. Также он анализировал опасности религиозного насилия и его стремление к бескомпромиссности, выраженное у донатистов еще больше, чем в равнодушной жестокости имперского правления. Насилие представлялось частью падшей природы человека и главным качеством имперского правления в Риме, однако вызов донатистов и потребность в церковной дисциплине сталкивали Августина также с проблемой насилия и принуждения в Церкви и среди тех, кто называл себя последователями Иисуса.

Пелагианство. Пелагианство было еще одной ересью, добившейся господства в поздний период карьеры Августина. Как и манихейство, оно коренилось в проблеме возможности зла в сотворенном Богом порядке. Эта ересь нашла отклик в Реформации, а в своей секуляризированной форме – и в современных политических идеологиях. Впервые она была осуждена Карфагенским собором (418 г.) после кампании, проведенной Августином. Автор ереси Пелагий был британским теологом, пользовавшимся влиянием в Риме. Он проповедовал аскетический образ жизни в те времена, когда монастырский и личный аскетизм становились реакцией на публичную ассоциацию Церкви с римским имперским порядком. Однако основным камнем преткновения между Пелагием и ортодоксальным католицизмом в лице Августина стало учение о первородном грехе. Та же самая проблема заставила Августина в молодости заигрывать с манихейством: как благой и справедливый Бог может сотворить мир, искаженный грехом и злом (позже теологи назвали эту проблему теодицеей)? В противоположность манихейству, Пелагий не использовал дуалистическую космологию, связывая проблему греха с человеческой свободой воли и виной человека. Однако это поднимало проблему наследования в августиновской интерпретации истории Эдема, представленной в книге Бытие, где указывается, что Адам и Ева отвергли Бога, поскольку, вкусив от «древа познания», проявили неповиновение. Вопрос здесь в том, как акт первых людей мог обречь все человечество на все времена и запятнать его «первородным грехом», высшим проявлением которого является вечное проклятие. Эта проблема является теологической, а не исторической (поскольку и для Августина, и для Пелагия история Бытия является теологическим нарративом, а не просто естественной историей). В то же время эта проблема прямо связана с природой Бога и местом справедливости в Его творении. С точки зрения Пелагия, двойное предназначение (то есть представление о том, что Бог создает некоторых людей, обреченных на вечное проклятие) угрожало представлению о благости природы Бога, а потому и Его цели в сотворении мира. Как благой Бог может обрекать некоторых людей на проклятие с самого первого момента своего творения? Это определенно подрывает саму идею человеческого поступка, мораль и значение наших действий. В своей концепции спасения Пелагий утверждает важность личной доброты и праведного поступка. Благодаря добрым делам и личной набожности можно заслужить спасение, а души тех, кто прокляты, также в определенном смысле должны его заслуживать.

С точки зрения Августина, спасение добрыми делами грозило самому дару спасения, которым являются Страсти Христовы, поскольку эта доктрина предполагала, что спасение может быть делом личного взаимодействия между человечеством и Богом. Проблема «дел» и «благодати» как источника спасения оказалась в самом центре спора Лютера с Римом в начале Реформации, и она же породила множество вариаций в западной культуре, отразившись в проблемах агентности и личной ответственности. Если злонамеренность или зло не врожденные нам в каком-то смысле изначально, быть может, порочность нашей природы является на самом деле следствием внешних обстоятельств, таких как недостаточная социализация либо воспитание, или же бедности (отсюда проблема моральной удачи)? Если так, быть может, социальный порядок, все эти пороки исправляющий, станет ключом к построению мирного и справедливого общественного порядка, так что мы и правда сможем построить рай на земле? Ответ Августина на эти вопросы определяет его важнейший вклад в последующую историю христианства. Кроме того, поскольку все эти проблемы бросают тень на современную политику в той ее части, в которой она связана с дуализмом и политическим или личным совершенствованием, ответы Августина оказывают влияние и на современную политическую мысль, причем как христианских, так и нехристианских мыслителей.

Грех и зло

Проблема греха и зла проходит красной нитью сквозь все работы Августина, а его пасторские и политические труды являются развитием этой основной дискуссии. Проблема греха и зла и ответ на нее занимают центральное место в драме каждой человеческой жизни или души (если следовать христианско-платоническому взгляду Августина), она связана со смыслом жизни каждого человека и его конечным предназначением. История самого Августина изящно, хотя и частично, отражена в его самой известной работе, «Исповеди». Изучая вопрос о конечном предназначении людей и их отношении со своим создателем, Августин погружается в фундаментальные теологические размышления о проблеме зла и природе греха. В самом деле, аргументы «Исповеди» можно прочесть как заключение к интеллектуальной борьбе Августина с проблемой зла и греха в мире, созданном благим Богом. Странствие Августина совершается в мире, созданном и упорядоченном некоей божественной силой – современный атеизм не был известен в интеллектуальном мире Августина. По сути, он проходит через ряд философских религий (таких, как манихейство или платонизм), чтобы в итоге достичь христианства, то есть религии откровения, которая наделяет психологической и личной реальностью то, что в философии платонизма могло существовать лишь абстрактно. Однако признание общей власти греха или зла в мире человеческого опыта также важно для взгляда Августина на политику и социальную жизнь в человеческой истории. Именно поэтому его мысль имеет такое основополагающее значение для христиан, пытающихся осмыслить сотворенный порядок, который определенно замаран болью, страданием, насилием и хаосом. Но также она важна и для читателей, не являющихся христианами, которые признают то, что человеческий опыт по своему существу является трагедией насилия, войны и заблуждения, даже если они отвергают объяснение этого факта, данное Августином в его концепции греха и грехопадения человечества.

Сформулировать проблему греха относительно просто. Если мир является плодом создателя, а создатель есть добро, как возможны грех и зло? С точки зрения платоников, следующих метафизике Платона, вселенная является иерархически упорядоченным творением, на вершине которого стоит суверенное благо. Такая структура являет собой совершенный рациональный порядок, поэтому для платоников проблема состоит в определении рационального смысла страдания, боли и насилия. Для христиан история еще проще, но в то же время проблематичнее. В книге Бытие рассказывается, как Бог создал все вещи. Эта история занимает несколько дней, когда были созданы разные стихии мира, в которых Бог видит добро: Он видит свое творение и понимает, что оно хорошо. Следовательно Бог как источник всех сотворенных вещей должен отвечать и за создание зла или греха. Однако если Бог создал силу греха или зла, тогда Он либо не был благ, что христианам представляется пугающим богохульством, либо в процессе творения был невнимателен, а потому он не всемогущ и не всеведущ. Бог не может быть слабым и не может ошибаться; считать иначе – значит отказывать Богу в совершенстве. Возможно, Бог мог создать зло в качестве своего рода ограничителя для человека, но это опять же позволяет думать о Боге как некоей космической силе, играющей в ненужные игры со своим творением. Конечно, всемогущий и благой Бог мог бы создать мир без страданий, вызываемых засухой или болью от рака, а также без таких источников боли, как хищники, тираны, насильники и убийцы.

Факты, известные нам по опыту, ставят и перед философами, и перед христианами проблему зла.