Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

Хотя Бытие объясняет происхождение греха в нашем мире, для таких христиан, как Августин, появление греха – это еще не конец истории. Грех и зло – тирания, которую люди создают для самих себя, восставая против Бога. Однако Бог не отказывается от человечества. В лице Иисуса Бог пытается искупить нас, став человеком во плоти, чтобы взять на себя грех человеческий в Страстях, быть распятым, но потом воскреснуть и вознестись на Небо. С точки зрения Августина, искупление – намного более важная часть истории отношения человечества к Богу, поскольку в ней Бог обращается к Своему творению и даже к каждому человеку по отдельности, предлагая ему окончательное примирение твари и творца. Такое обращение – дар благодати, в котором христиане видят следствие действия Иисуса в нашем мире и мост между этим миром и вечной жизнью, освобожденной от греха. Дар благодати – возможность примириться с Богом, испросив для нас прощение за наше фундаментальное своеволие или отвержение Бога. Последнее представляет собой одобрение зла или греха, а потому оно подлежит божественному наказанию, являясь выбором между Небесами и Адом. Источник благодати – это Христос, однако знаки этого искупительного дара мы не можем вывести из поведения или наших поступков. Такой дар дается свободно, однако его нельзя заслужить.

Именно эта доктрина привела к пространным спорам Августина с последователями Пелагия, которые считали добрые дела и добродетельную жизнь заслуживающими благодати. Грубо говоря, если добрые дела не являются знаком благодати, связанной с ними или моральным поведением, тогда зачем быть добрым, если доброта не гарантирует искупления? Точно так же, если те, кто умерли за пределами Церкви до того, как могли быть крещены (например, младенцы), будут прокляты, не означает ли это, что Бог жесток и капризен? Наконец, если благодати невозможно добиться делами и отдельными поступками, мы сталкиваемся с проблемой двойного предназначения, которую Августин мучительно пытался решить в своих поздних работах и которая впоследствии стала краеугольной для таких реформаторов-протестантов, как Лютер и Кальвин. Если всеведущий и всемогущий Бог знает и видит предназначение всякой твари с момента сотворения, получается, что Он должен был создать некоторых людей в качестве неискупимых грешников, а потому обречь их на проклятие. Не было бы бóльшим проявлением совершенства создать только тех, кто могут быть спасены? Не возвращаемся ли мы тем самым к той проблеме греха, с которой начали: как благой Бог может создать порядок, в котором некоторые обречены с момента сотворения, независимо от того, что они делают?

Проблема благодати и тайна предназначения – один из наиболее важных элементов наследия Августина, завещанного им более поздней теологии. Однако есть еще и последняя часть самооткровения Бога в истории как средства искупления творения, и она состоит в том, что полное искупление человечества не завершено в исторический момент воскрешения Христа. (Христиане верят в то, что Страсти Христовы, как о них рассказано в Евангелии, описывают реальные события, произошедшие примерно в четвертом десятилетии эры, которую мы теперь называем «нашей».) С точки зрения Августина и Церкви, искупление, совершаемое Богом, завершается только Его обещанием второго пришествия, когда Иисус должен завершить человеческую историю на Страшном суде, когда проклятые будут отделены от спасенных и будет создано Его новое Царство. Хотя Августин прямо говорит, что это тоже будет историческое событие, завершающее секулярный порядок или проходящее время, он поясняет, что время, известное нам и переживаемое в опыте, может в конечном счете завершиться только в теологическом смысле. Важно то, что Августин не желает отождествлять знаки конца времен со знаками происходящего в историческом времени. Именно по этой причине он разошелся с константианцами, которые видели конец времен в объединении Церкви и Римской империи после обращения империи при правлении Феодосия. Как и св. Павел в его Послании к фессалоникийцам, Августин предупреждает верующих, которых могут ввести в заблуждение те, кто выдает себя за предвестников второго пришествия, или те, кто утверждает, будто может ускорить пришествие Царства. С точки зрения Августина, последователи Христа обречены быть странниками, шествующими к новому Царству по миру, где по-прежнему властвуют грех и его силы. Судьба Римской империи, ставшей заложницей внутренних сил разрушения или же варваров, вторгнувшихся извне, – просто дополнительные препятствия на этом пути, а не знак некоего ускорения в движении к концу времен. История, с точки зрения христиан, остается временем веры, а не нового Царства.

Все учение Августина об искуплении является по существу своему телеологическим, то есть его предмет расположен за пределами мира телесного опыта, подчиненного времени и переменам. Поэтому оно оставляет проблему исторического опыта открытой. Человечество ожидает Страшного суда, однако, поскольку сам Бог находится за пределами времени и перемен, то есть существует в вечном настоящем, Он сам ничего не ожидает, никаких событий, которые бы развернулись в божественной сфере. Время перемен – проблема только для человеческого опыта, и оно остается важным вопросом для христиан. Они вынуждены сталкиваться с историческими вызовами, с болью и изменениями, не отказываясь при этом от своей веры в воскрешение. Эти проблемы особенно обострились для Августина и его современников из-за угроз миру в империи и вечного своеволия человека. Даже в рамках Церкви есть те, кто, подобно донатистам и пелагианам, смущает своих собратьев-христиан иными представлениями о том, как следует жить в эпоху изменений и преодоления, которую Августин называет секулярным миром или Saeculum.

Основополагающие теологические работы Августина нацелены на то, чтобы переориентировать человечество, освободив его от ловушек греха и следствий зла и показав ему, что зло на самом деле является не определенной вещью или силой, но просто следствием испорченности человеческой воли. Эта воля способна на искупление силами благодати, явленной пришествием Бога в мир в личности Иисуса Христа. Однако Августин никогда не отворачивается от мира и не игнорирует проблемы жизни в этом секулярном порядке, даже если он сам ориентирован на божественные вещи. Соответственно, он невольно становится политическим мыслителем, поскольку не считает, что христиане могут позволить себе отвернуться от истории и опыта. Они должны делать одно: не смешивать секулярный порядок с процессом индивидуального искупления их душ. Это предостережение от того, чтобы видеть в исторических событиях знак искупления человечества, является еще одним элементом наследия Августина в современной политике, независимо от того, рассматривается ли она с христианской точки зрения.

Два града: Августиновская теория правления и политики

Теология греха и искупления у Августина не является политической теорией, но она имеет существенное значение для его концепции природы политической жизни и институтов правления и принуждения в империи. Мы можем назвать ее его теорией государства, помня, однако, о том факте, что государство как специфическое образование – это понятие раннего Нового времени, которое в его современной форме появится только через тысячу лет после смерти Августина. Учитывая разорение Рима, теология греха важна потому, что она разрывает простую связь между теологической историей, или эсхатологией, и человеческой историей политических событий. Из этого разрыва не следует того, что между человеческим историческим опытом и искуплением нет никакой связи, скорее, из него можно вывести два важных урока. Во-первых, как показывает ответ Августина на пелагианство, мы не можем провести простую связь между добрыми делами среди людей и небесной наградой, поскольку в противном случае история сама бы стала инструментом искупления. Во-вторых, мы не можем что-то узнать о воле Бога, наблюдая определенные закономерности в истории. Утверждать, что политический успех, измеряемый человеческими целями (такими, например, как военный триумф Римской империи), – это знак божественного плана, разворачивающегося в истории, – еще один пример гордыни и греховности человеческой природы. Августин напоминает нам, что провидению может послужить не только процветание человечества, но и политическая неудача. Никогда христиане не должны видеть в той или иной закономерности исторических событий новый источник откровения. Время в богословии и человеческая история отличены друг от друга. Августин понимает, что все христиане, а не только теологи и философы хотели бы найти отраду в закономерностях человеческих событий. И это остается фундаментальной проблемой