Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер

на первый взгляд, невообразимую реабилитацию Сталина в глазах многих россиян в наши дни. Для них жертвы были якобы «неизбежны», необходимы для скорейшей модернизации страны, для защиты от беспощадных нападений фашистского агрессора и необходимости сделать Советский Союз великой державой, с которой должен считаться враждебный Запад. Это все легко опровергаемая неправда, но она обладает большой привлекательностью для травмированного общества, желающего подняться и двинуться дальше.

Что не облегчает ситуацию, так это то, что с годами становится все более неясным, кого нужно привлекать к ответственности за преступления, совершенные в прошлом. С исчезновением советского государства, от имени которого и совершались преследования, становится менее очевидным, от кого требовать компенсации, сожаления или извинений. Хотя Российская Федерация уже вскоре после распада страны объявила себя наследником Советского Союза, это все же другая страна, что, возможно, лучше всего иллюстрируется тем, что сам Сталин был грузином, а не русским. В то же время предельно ясно, что нынешняя российская спецслужба, ФСБ, является прямым продолжателем КГБ как в плане сотрудников – если они еще не ушли на пенсию, – так и методов. Она даже сохранила свое «лицо» в виде массивного здания на Лубянке, где размещается ее главное управление. В частности поэтому, в отличие от большинства других бывших советских республик, таких как Украина, Грузия и страны Балтики, для России проработать травматическое прошлое Советского Союза означает посмотреть в глаза своему прошлому.

И это нужно понимать абсолютно буквально в обществе, где половина населения происходит от тех, кто убивал родителей, бабушек и дедушек другой половины. «Красная душа», документальный фильм нидерландского режиссера Джессики Гортер, наглядно показывает это на примере обсуждения сталинского террора в школе Северодвинска, в Карелии, городе, построенном узниками ГУЛАГа[28]. Мы видим школьников, большинство подростков держатся несколько скованно, и разговор не ладится, пока слово не берет Даня, паренек крупной комплекции, четко формулирующий свои мысли. Его дед участвовал в строительстве этого города в 1930-х годах, но на добровольных началах, так что, да, у него в этом процессе несколько иная позиция. «Вы имеете в виду, Даня, – говорит учительница, которая, по-видимому, обсуждала этот вопрос с ним раньше, – что ваш дедушка был охранником в этом лагере?» «Да, действительно, именно так, он был там охранником».

Это был случай, с которым я за все годы, проведенные мной в России, как ни странно, до тех пор не сталкивался, хотя я, должно быть, бесчисленное множество раз находился в обществе людей, где присутствовали потомки как одного, так и другого лагеря. Это отличная иллюстрация к ящику Пандоры, который мог бы открыться, если бы прошлое действительно стало предметом общественной дискуссии. Возложение вины за миллионы жертв режима на Сталина, его злых помощников, КГБ, партию или советское государство уже достаточно болезненно само по себе. Но оказаться глаза в глаза с соседями, с коллегами, друзьями и, возможно, даже членами семьи – это конфронтация, которая настолько выбивает почву из-под ног, что такой ситуации предпочитают избегать.

В России есть особенно дорогое моему сердцу место – это Лешина дача, где мы из года в год отмечали его день рождения, готовили на костре плов, пельмени и шашлык и, все больше хмелея, вели бесконечные ночные беседы о дружбе, ностальгии, тоске, любви и бессилии. Он бывал там еще ребенком, когда эта дача принадлежала его родителям, но теперь, обзаведясь семьей, он переехал туда насовсем. Хотя дача все еще стоит в окружении леса и зелени, ее постепенно поглощают пригороды непрерывно разрастающейся Москвы. Построенная в 1950-х годах как часть небольшого поселка из деревянных домов для работников близлежащего военного полигона, дача оказалась в семье, поскольку Алешин дед работал в организации, которой этот полигон подчинялся. Лишь в начале 1990-х годов стало ясно, какие события разворачивались в далеком прошлом на этом Бутовском полигоне. С августа 1937 года по октябрь 1938 года в годы Большого террора НКВД, предшественник КГБ, без суда и следствия уничтожил здесь в общей сложности 20 761 человека, многих выстрелом в затылок[29]. Как образно выразился о таких местах известный нидерландский художник Армандо – «виновный пейзаж». Но что делать, если это не только место страшной трагедии, но и место счастливых воспоминаний юности?

Поэтому вполне возможно, что проработка прошлого не состоится или состоится намного позже, когда притупится боль, оставив при этом осознание и ощущение несправедливости. Это не значит, что все забыто. Я начал эту главу с рассказа о том, как я записывал семейные истории для подготавливаемой мной выставки. В этих повествованиях меня поражало, насколько хорошо мои собеседники знали свою семейную историю, в отличие, например, от меня самого. Постепенно я начал осознавать, что именно здесь звучал голос совести, именно в этих рассказах, в воспоминаниях о родных давался отчет, подсчитывались и оплакивались мертвые, лелеялась память и сберегалась память нации. Григорий Богословский, Андрей Пономарев, Сергей Бердичевский и Фаина Вестерман, хворая тень где-то в комнатушке моей свекрови Ольги, – они и их тщательно хранимые, иногда крошечные черно-белые фотографии олицетворяют глубоко живущую в сознании память, которая не обязательно должна быть высказана, чтобы отдать ей должное. Молчание не тождественно замалчиванию.

В то же время приход Путина к власти воздвигал все новые и новые преграды на пути к открытой проработке прошлого. Путин и многие из его верных соратников на ключевых должностях в правительстве и государственном аппарате – выходцы из КГБ и силовых структур. Это не означает, что они по определению опасаются, что вина будет возложена на них самих. Однако в силу своего менталитета они выше всего ценят стабильность власти, склонны к замалчиванию, к прямому сокрытию и отрицанию правды. Вряд ли у них возникнет соблазн отдать почести жертвам своих предшественников. Хотя в 2017 году, спустя восемьдесят лет после разгула Большого террора, на оживленной кольцевой дороге в центре Москвы и был открыт памятник жертвам репрессий, но во время церемонии открытия Путин предпочел не упоминать имя Сталина. Дело в том, что это бы не вписалось в героическую роль, отведенную Сталину в победе над нацистской Германией, – исторический козырь, которым нынешний режим пользуется для культивирования патриотизма среди населения.

Трагическое прошлое стало реальной ставкой в нынешней политической игре, поэтому любые призывы к активному переосмыслению прошлого наталкиваются на противодействие государства. Это противодействие является результатом политики, использующей прошлое исключительно выборочно, для сохранения собственной власти как в настоящем, так и в будущем. Недавней кульминацией этой политики стал запрет правозащитного фонда «Мемориал», основанного в конце 1980-х годов для сохранения памяти о жертвах сталинизма.

Большой вопрос, конечно, что это молчание