Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер

из Воронежа со своей семьей, тупой грубиян с вечно недовольной женой и абсолютно угрюмой дочерью, казалось, лишенной способности чему-либо радоваться. Когда с ними сталкивались на кухне, они из принципа не здоровались и вели себя так, как будто вас не замечают. Так продолжалось, пока милиционер не напивался и не начинал кормить вас историями о том, как он избивает «хиппи» или вымогает деньги у мелких уличных торговцев. Стать совладельцами жилья с такими людьми – не очень радужная перспектива. Поэтому Дашины родители несколько лет не приватизировали свои комнаты, пока не подвернулся маклер с покупателем всей квартиры и обещанием отдельного жилья для каждой семьи.

Таким образом, либерализация цен и приватизация заложили основы рыночной экономики. Полки магазинов были заполнены, национальное достояние было разделено, но шоковая терапия вылилась также и в глубокий кризис, из которого страна стала выбираться лишь десять лет спустя.

Кризис

Самой острой проблемой того времени была инфляция. Цены утроились одномоментно, сразу обесценив две трети зарплаты и сбережений, и продолжили свой стремительный рост. До конца 1993 года советский рубль продолжал существовать и во многих бывших союзных республиках, ныне независимых. Центральные банки новых государств лихо печатали рубли, стремясь покрыть бюджетный дефицит. В результате началась гигантская инфляция, от которой России окончательно удалось избавиться только к 1996–1997 году.

Уровень оплаты труда значительно отставал от постоянно растущих цен. С введением рынка в свободном падении оказалась и промышленность России. Государство, на службе которого состояли миллионы человек, боролось с острым дефицитом бюджета и выплачивало зарплаты, которые никоим образом не соответствовали стоимости жизни. Но даже эти зарплаты выплачивались далеко не всегда. Государству и предприятиям часто, порой по несколько месяцев кряду не хватало денег для выполнения обязательств по зарплате. В те годы практически не объявлялось банкротств, потому что никто не знал, с чего начинать, все надеялись на улучшение, а правительство боялось роста массовой безработицы и социальных волнений. Между тем стоящие у руководства предприятий переправляли все, что имело какую-либо ценность, в спешно сооруженные «почтовые ящики» и на офшорные банковские счета и таким способом выносили чуть ли не целые компании.

Свободное падение российской промышленности, восхваляемой и воспеваемой десятилетиями советской эпохи, привело людей в ужас – в это невозможно было поверить. Многие до сих пор вспоминают это как катастрофу. Заводы остановились, не будучи в состоянии справляться с огромным ростом цен на сырье и комплектующие и продавать свою продукцию даже по бросовым ценам. Как можно было так растранжирить богатство и гордость России?! Конечно, во всем быстро обвинили рынок, а если не рынок, то самих реформаторов или руководство, грабившее предприятия. Последнее было скорее симптомом, чем причиной заболевания: стервятники поедали падаль, ведь лишь настоящие львы пожирают то, что добыто собственным трудом.

Вероятно, большую долю вины можно возложить на реформаторов, хотя задним числом всегда легко говорить. В любом случае большинство по-прежнему именно на них возлагает ответственность. Так, имя Анатолия Чубайса, возглавившего приватизацию, многие произносят исключительно с ругательствами и проклятиями. Но драматический процесс перехода на рыночные рельсы был связан с целым рядом причин. Почему советская промышленность, выпускающая ракеты, самолеты и огромные экскаваторы, не смогла справиться с игрой спроса и предложения?

Один из ответов возвращает нас к Андрею Демьянову, начальнику литейного цеха на автомобильном заводе ЗИЛ, с рассказа о котором я начал эту главу[32]. Советская промышленность производила массу вещей, в которых в нормальных условиях, по сути, никто не нуждался. Как, например, упомянутые Андреем посредственные грузовики, которые списывались сразу же после поломки какой-нибудь детали. Или шагающие экскаваторы размером с большой жилой дом, предназначенные для добычи в карьерах боксита, бурого угля или гравия в тех масштабах, которые ушли в прошлое. То же распространялось на великолепные самолеты, которые, к сожалению, пожирали керосин, как будто он ничего не стоил – реальность советской экономики, или оружие и системы вооружений для более не существующей мировой империи социализма и так далее.

Отчасти крах обрабатывающей промышленности России можно описать как процесс, который экономист Йозеф Шумпетер называет бесчеловечным термином «созидательное разрушение»[33] – разрушение утративших жизнеспособность структур, высвобождающее место для новых. Ведь с экономической точки зрения это еще вопрос – следует ли рассматривать как упадок потерю завода, где строились самые большие в мире экскаваторы? К сожалению, такие соображения не принимались в должной мере в расчет – как тогда, так и до сих пор. По крайней мере, многими. Разумеется, были и те, кто это понимал, как, например, тот же Андрей Демьянов, работавший на ЗИЛе. Со временем я часто встречал и других думающих так же людей, непосредственно вовлеченных в производство и поэтому знающих толк в этих вопросах. Но люди со стороны видели во всем лишь потерю созданного кровью, потом и слезами, что причиняло боль и вызывало гнев.

Разве советская промышленность не производила ничего другого, а только шагающие экскаваторы, «одноразовые» грузовики и самолеты, пожирающие тонны топлива? Конечно, производила. Но не так уж и много другого, и уж точно немного в смысле моделей и ассортимента товаров, на которые люди надеялись, мечтая стать нормальной страной. Советская экономика была военной экономикой и преимущественно производила то, что необходимо для поддержания обороноспособности. Это в первую очередь оружие и системы вооружения, но также и продукция тяжелой, горнодобывающей, металлургической и машиностроительной промышленности. Все остальное было делом второстепенным. Особенно потребительские товары: одежда, продукты питания, бытовая электроника, мебель, обувь, легковые автомобили и все прочее, в чем нуждались люди. Все это производилось в совершенно недостаточных количествах. А если и производилось, то недостаточного качества, в особенности по сравнению с появившимися теперь на рынке импортными товарами.

Это и есть второй ответ на вопрос, почему российская промышленность так плохо выдерживала погружение в рынок. Советская экономика фактически существовала в изоляции от мировой. Международная торговля ограничивалась экспортом нефти, газа и оружия и импортом ряда стратегических товаров, которые СССР сам производить не мог. Потребительские товары не считались стратегическими и поэтому почти не импортировались. Поездки за границу строго ограничивались, тем самым не позволяя людям приобрести что-то за рубежом. Более того, разница в уровне цен практически исключала возможность таких покупок, если только люди не могли конвертировать рубли в иностранную валюту по официальному курсу. В те первые летние месяцы 1991 года, проведенные мной в Москве, все было настолько дешевле, чем в Нидерландах, что я едва смог потратить сто гульденов, обмененных на рубли.

После либерализации цен в январе 1992 года ситуация, разумеется, изменилась. Из-за недостаточного