Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер

обычно закрытое. Товары размещались за стеклом вокруг окошка. Ассортимент всегда был непредсказуемым. В стандартный репертуар входили консервы, выпивка, сладости и сигареты. В одних ларьках продавались овощи, другие больше ориентировались на непродовольственные товары и продавали батарейки, туалетную бумагу, ручки, мыло, косметику, колготки, презервативы и все прочее, что могло понадобиться человеку в любое время суток и что сложно было найти в тех немногих магазинах, которые тогда имелись в Москве.

Если вы хотели что-то купить, нужно было постучать в окошко. Ночью иногда можно было услышать тяжелые вздохи продавца, поднимающегося со своей раскладушки, на которую он лег вздремнуть. Потом показывалась его рука, открывающая окошко. Лицо продавца оставалось невидимым. Вероятно, такое устройство ларька диктовалось в том числе и соображениями безопасности. Кроме того, анонимность обеспечивала некоторое спокойствие продавцам, которые день и ночь сидели в такой торговой точке и за сутки успевали увидеть тысячи лиц. Люди шли потоком – в первую очередь за выпивкой и сигаретами. Да и вообще, до магазина далеко, к тому же результат не гарантирован, потому что снабжение было нестабильным, и то, за чем вы пришли, нередко заканчивалось перед вашим носом. Киоски лучше выполняли свои задачи, но и в них приходилось довольствоваться тем, что было в ассортименте. Не клиент, а продавец был королем, и это становилось очевидно, когда вы расплачивались за свои покупки. Получить покупки можно было, лишь сперва просунув деньги в окошко.

Но торговля – это еще не вся рыночная экономика. Большая часть того, что продавалось в киосках, было импортным товаром, приобретенным на американские и европейские кредиты, чтобы удовлетворить самые насущные потребности населения. Следующая сложная задача состояла в том, чтобы реформировать экономику таким образом, чтобы Россия могла сама производить необходимые ей товары. Плановая экономика потерпела неудачу. Теперь решение должно было прийти от свободного предпринимательства. И для этого государство должно было как можно дальше убрать свои руки от рынка, не вмешиваться в него – такова была идея.

Вторым столпом, на котором зиждилась шоковая терапия, стала массовая приватизация – довольно болезненный процесс. В Советском Союзе пусть и при плановой экономике собственником народных богатств был народ, то есть граждане, а не государство. Это действительно так воспринималось, не было лишь формальностью. Таким образом, простая продажа предприятий и компаний тому, кто сможет больше предложить, с политической точки зрения была проблематичной. Было принято решение выпустить приватизационные чеки – ваучеры.

Каждый гражданин, получив ваучер, мог приобрести акции предприятий. Это могли быть акции того предприятия, на котором он работал, или акции других предприятий. Номинальная стоимость ваучера составляла 10 тысяч рублей, а общая стоимость всех ваучеров приравнивалась к общей стоимости приватизируемых предприятий. Теоретически это гарантировало каждому гражданину равную долю общего пирога, но на практике стоимость акций значительно различалась в зависимости от типа предприятия и региона, в котором оно находилось. Однако самая сложная проблема заключалась в том, что большинство людей понятия не имели, что делать со своими ваучерами и какие акции имело смысл на них покупать. Воспользовались этим ловкие ребята, массово скупавшие ваучеры, чтобы заполучить акции наиболее ценных предприятий. Люди, продававшие свои ваучеры, предпочитали быстрые деньги тому, чего они не понимали и чему не могли доверять. Продать ваучер было невероятно просто: так, в московском метро стояли десятки людей с маленькими картонными табличками с текстом: «Куплю ваучер».

В период с декабря 1992-го по лето 1994-го большая часть российской экономики была приватизирована, что привело к стремительной концентрации собственности в руках ограниченного количества человек и вызвало много горечи и возмущения. Руководство предприятий в массовом порядке злоупотребляло своим положением, убеждая работников передавать им свои ваучеры, а остальные акции через скупщиков и их инвестиционные фонды попадали в руки тех, кого позже прозвали олигархами. Но в то время это еще не было так очевидно. Что было очевидно, так это то, что приватизация не сделала людей обещанными владельцами народного достояния, и многие чувствовали себя обманутыми.

Менее спорной была приватизация жилья, то есть его выкуп жильцами. Формально в Советском Союзе жильцы арендовали свои квартиры у государства, но это было особое право пользования, которое передавалось детям или даже другим лицам, в этом жилье прописанным. С вступлением в силу новых правил жильцы могли формально стать владельцами своего жилья, что им практически ничего не стоило, кроме некоторой суммы за переоформление. Однако не все сразу воспользовались этой возможностью. Многие боялись, что им придется платить налоги на имущество или что права владения будут магнитом притягивать злоумышленников, которые попытаются «отжать» жилье.

И это была не единственная проблема. Далеко не у всех в Советском Союзе была своя квартира. В стране всегда существовал огромный дефицит жилья, и, во всяком случае, до 1950-х годов людям предоставляли не отдельное жилье, а лишь комнаты в коммунальных квартирах. Большие квартиры в старинных домах во многих городах были преобразованы в коммуналки: отдельные комнаты, общая кухня, туалет, иногда ванная. Позже были построены и новые квартиры такого типа, специально под коммуналки. В начале 1990-х годов миллионы людей все еще жили в коммуналках. Официально все они были съемщиками, но, в отличие от квартир, отдельные комнаты в коммунальных квартирах приватизации не подлежали. Таким образом, если квартиру приватизировали, ее жильцы становились совладельцами. Это была сложная комбинация. Отношения между соседями в коммуналке, совершенно чужими людьми, приговоренными к сосуществованию на общей кухне и к общему же туалету, пользовались печальной известностью.

Моя жена Даша выросла в такой коммуналке – просторной квартире с высокими потолками в историческом центре Москвы в Печатниковом переулке в доходном доме дореволюционной постройки. В 1920-х годах ее прадед Лев Любимов, профессор политэкономии, приехал в Москву, чтобы преподавать в престижной Плехановской академии, и купил три комнаты в квартире. Остальные три комнаты были заколочены, но уже в 1930-х годах сюда вселились другие люди, и семье пришлось делить с ними кухню и ванную.

Ольга, моя теща, рассказывала, что в ее молодые годы отношения с соседями были еще довольно теплыми и что, например, соседи даже присматривали за детьми друг друга. Но к концу советского периода состав жильцов квартиры сильно деградировал. Жизнь всем портила супружеская пара алкоголиков – они крали с вешалки верхнюю одежду гостей, подкладывали в обувь пятнадцатилетней Даши порнографические картинки. После смерти жены овдовевший сосед-пьяница стал опускаться все ниже и ниже. После того как однажды темной ночью на лестнице он едва не разбил железякой голову моему тестю Славе, он, к счастью, исчез из нашей коммуналки. Но вместо него в квартиру заселился милиционер