Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер

Были и те, кто торговал тем, что получал вместо зарплаты: из-за отсутствия денег на зарплату предприятия платили сотрудникам натурой, то есть продукцией собственного производства. Это могло быть что угодно, и иногда оно продавалось легко, а иногда сложнее. В те годы известностью пользовался городок Гусь-Хрустальный, расположенный вдоль железнодорожного пути Москва – Сибирь. Крупные стекольные заводы Гусь-Хрустального расплачивались со своими работниками хрустальными люстрами и посудой. Все это работники пытались продать пассажирам проходящих мимо поездов, сбыть с рук днем и ночью на получасовой остановке. Всякий раз, когда я подношу ко рту рюмку с водкой, купленную мной на той станции, я слышу тонкое позвякивание хрусталя на морозном воздухе, вижу его мерцание в ярком свете дуговых ламп на платформе, по которой непрестанно снуют десятки фигур, торопясь от вагона к вагону.

В Москве существовал еще и феномен «бабуль», пожилых женщин, продававших вещи на выходах из метро, у вокзала, в подземных переходах, а иногда и просто на улице. То, что они предлагали, в принципе, продавалось также и в магазинах, но не всегда и не везде. Москва – колоссальный город, в котором все всегда спешат, чтобы догнать время, потерянное из-за огромных расстояний. Вечно спешащим жителям города, имеющим в кармане хоть какие-то деньги, было незазорно, пусть и немного переплатив, купить что-то возле метро по дороге домой – хлеб, молоко, спички, туалетную бумагу и сметану – вместо того чтобы обойти в поисках этого четыре разных магазина. Кроме того, бабули стояли там допоздна, когда все магазины уже были закрыты. В течение дня они обходили магазины в поисках того, что можно будет перепродать с небольшой прибылью. Вначале их деятельность наталкивалась на неприятие: в советские времена перепродажа чего-то за дополнительную стоимость называлась спекуляцией, и это считалось не только преступлением, но и морально осуждаемым поступком, особенно когда речь шла о перепродаже дефицитных товаров. Поэтому, покупая что-то у этих бабушек, я часто наталкивался на осуждение, объясняемое тем, что бабушки якобы злоупотребляли существованием дефицита и лишь усугубляли проблему, скупая дефицит днем, пока все на работе. Но главное возражение заключалось в том, что «нехорошо» перепродавать что-то дороже, чем вы это купили. Мои возражения, что это является своего рода услугой и что богатство, например, Нидерландов большей частью основано на перепродаже вещей за бо́льшую цену, не встречали особого понимания. «Моральная экономика» пересиливала в споре[36].

Несмотря на то что страна уже жила в условиях рыночной экономики, еще долгое время считалось, что торговать – это недостойное занятие, в котором усматривали что-то низменное. И это представление существовало не только в России, но и в самых дальних уголках бывшего Советского Союза. «Фу!» – возмутился старик, которого мы однажды подвозили на азербайджанском полуострове Апшерон; он брезгливо смотрел на импровизированный рынок, мимо которого мы проезжали, и издевательски заметил: «Два помидора положил и тар-гу-ет!» Для него это была не работа, и уж он-то мог судить – сам оттрубил десять лет в колонии, доверился он нам перед выходом.

В Москве неприязнь к торговле стала к тому времени обращаться против азербайджанцев, которые еще с советских времен доминировали на городских рынках в торговле фруктами и овощами. Это были ловкие торговцы, щедро расхваливающие свой товар, выложенный в аккуратные пирамиды, запрашивавшие немного завышенную цену, за которой немедленно следовало: «Но для вас…» В результате вам всегда казалось, что вам крупно повезло сделать выгодную покупку, а если еще нет, всегда можно поторговаться еще, чтобы вернуться домой счастливым. С российскими торговцами на рынке такие попытки были бессмысленными. Если вы жаловались на дороговизну и, наконец, настояв, сбивали пару копеек, продавец смотрел на вас хмуро, как будто вы что-то у него отняли. Одна рыночная сделка, два недовольных человека. Игра спроса и предложения – сделка поневоле.

Несмотря на то что население свысока относилось к торгашеству, появилась и начала бурно развиваться так называемая «челночная торговля». «Челноками» были в основном женщины, которые ездили в Польшу, Китай, Турцию, Италию, Грецию и другие страны, чтобы задешево скупать там одежду, обувь и аксессуары для перепродажи в России; иногда все это продавалось в кругу друзей и родственников, но часто также и на рынках. Искусство «челнока» состояло в том, чтобы общая стоимость товара не превысила десяти тысяч долларов – максимальной суммы беспошлинного ввоза. Таким образом, можно было конкурировать с магазинными ценами на товары, за которые были заплачены ввозные пошлины. Удачно закупленный товар и хорошие связи с торговцами, готовыми дать скидку, способствовали дальнейшему росту прибыли, по крайней мере если вы не становились жертвой всегда голодных и нуждающихся таможенников, которые всеми способами пытались вытянуть у челночников как можно больше взяток.

Масштабы такой челночной торговли были воистину необъятны. В те годы я жил в Италии, и Даша впервые приехала ко мне в гости, найдя удивительно дешевый билет на чартерный рейс из Москвы в Римини. Я должен был встретить ее в аэропорту. У меня не было номера рейса, но я не думал, что это составит проблему, потому что никак не ожидал изобилия рейсов из Москвы в захолустном аэропорту Римини. И как велико было мое удивление, когда я вошел в зал прибытия и увидел на табло бесконечный список рейсов из Москвы и Санкт-Петербурга. Аэропорт бурлил яркими блондинками, говорящими по-русски, перемежающими свою речь итальянскими вкраплениями, громко торговавшимися с таможенниками над своими огромными клетчатыми синтетическими сумками и тюками с товаром. И тут я увидел изумленную Дашу с паспортом в руке в окружении мешков и сумок. Это было нечто! Нашему внутреннему взору представились длинные ряды киосков, прилавков и рынков, которые многие годы одевали 145 миллионов россиян с ног до головы.

Для московских мужчин в те годы одним из самых популярных видов подработки была работа таксистом, но не официально, а «частником», на собственной машине. Задолго до появления Uber эта модель заработка позволяла конвертировать досуг в деньги, если были желание и возможность. В огромном многомиллионном городе с населением, которое вечно куда-то спешит, всегда найдется тот, кому нужно куда-то попасть еще быстрей. Даже при потрясающей системе общественного транспорта с метро, в котором в час пик поезд отходит точно каждые 40 секунд, бывают ситуации, когда только автомобиль может решить задачу быстро доставить человека из пункта А в пункт Б. И спрос находил предложение.

На протяжении многих лет в любой точке Москвы в любой момент дня и ночи достаточно было просто поднять руку, чтобы «тормознуть» проезжающую машину. А ночью, после закрытия