Пропагандистский дискурс в условиях цифровизации - Коллектив авторов

пространства комическое осмысливается и как разрушитель существующего порядка (деструктивная функция), и как охранитель системы сложившихся социальных отношений (конструктивная функция)[414]. Нам представляется, что список функций комического вариативен и что эти функции можно конкретизировать и переопределять в зависимости от сферы, в которой происходит смеховая коммуникация.

С. Шнурр и Б. Плестер указывают, что большинство функций юмора сводятся к одной из следующих категорий: формирование солидарности (по значению близко к дуалистической функции идентификации/дифференциации[415]), реализация властных отношений (социальный контроль, оспаривание сложившихся иерархических отношений) и выполнение психологических функций (сублимация агрессии, поддержание позитивного психоэмоционального состояния, смягчение конфликта и т. д.). Две первые категории имеют непосредственное отношение к рассмотрению юмора как дискурсивной практики[416], что особенно важно для объяснения функционирования комического в политической коммуникации.

Поиск точек соприкосновения юмора и власти достаточно разработанное направление исследований, включающее множество традиций. И кажется, главная из них – непрекращающиеся дебаты о «политической силе» юмора, то есть его способности в принципе влиять на политические процессы и прежде всего быть средством противодействия несправедливой социальной системе[417]. Исследователи ведут дискуссии о парадоксальном сочетании в комическом консервативности (высмеивается то, что не соответствует принятому обществом идеалу) и «подрывной» природы (смех над нормой, стереотипом выражает критику, позволяет свысока посмотреть на правила, установленные дискурсом).

Наиболее распространенным концептом (как в России, так и за рубежом) для обозначения многовариантных проявлений комического в политике является политический юмор. Политический юмор принято рассматривать в двух основных формах – как смеховую реакцию общества на политическую действительность и как вкрапление, элемент стратегии и/или тактики в коммуникации. Первая разновидность, как правило, направлена на критику политических персоналий и институтов; вторая подразумевает, что юмор имеет потенциал убеждающего воздействия и может быть использован для достижения политических целей[418].

В. Цакона с соавтором предложила понимать политический юмор как «коммуникативный ресурс, который выявляет, выделяет и нападает на несоответствия (противоречия), возникающие в политическом дискурсе и политических действиях»[419]. Политический юмор, по мнению исследователей, выявляет противоречивость и неадекватность политических решений, а также разоблачает некомпетентность, безрассудство и испорченность политиков. С другой стороны, любая социальная система предполагает (и диктует своим участникам) некие общепринятые представления о правильном и неправильном, о реальном и нереальном, формируя критерии истинности в рамках данного дискурса. Следовательно, и юмор, функционирующий в рамках настоящего политического дискурса, основан на идеализированном и/или традиционном взгляде на политику – и критикует действительность с точки зрения доминирующих в обществе взглядов на то, какой должна быть политическая жизнь.

А. Иванюшкин же утверждает, что политический юмор – это «субъективное восприятие комических явлений политической жизни, выступающее как символическая реакция, коннотативное сопротивление властным дискурсам»[420]. В рамках такого подхода юмор становится уже не носителем и охранителем ценностей существующей системы, а скорее способом противодействия власти. Способность политического юмора, по выражению А. Дмитриева, «сопротивляться авторитарным поползновениям»[421] отмечена также в работах М. Соренсен[422], Л. Брунера[423], Л. Богада[424], Д. Сомбутпоонсири[425] и др.

Г. Бентон настаивает, что шутка не является формой сопротивления и что «умный репрессивный режим» допускает высмеивание власти как «страховку от более серьезных вызовов системе»[426]. Так, известно, что в ГДР государство целенаправленно занималось «разработкой» шуток, которые потом распространялись среди населения, чтобы держать под контролем общественные настроения и предоставлять населению возможность «выпустить пар»[427]. Интересна точка зрения Н. Хонга, согласно которой юмор может служить «суррогатом конфликта, который способствует согласию»[428] с властью. На примере датских шуток о нацистских оккупантах автор показал, что юмор обеспечивал эмоциональное удовлетворение угнетенных и «избавлял от необходимости» бороться с врагом в реальном мире[429]. Распространена и позиция, характеризующая шутки в репрессивных режимах как пассивное сопротивление в ситуации, когда публичная критика невозможна (в пример обычно приводят страны Восточной Европы до 1989 г.[430]). Таким образом, юмор может не только стать способом поддержания морального духа угнетенных, но и служить средством воздействия в руках диктаторов.

Отдельную область исследований, сосредоточенных на особенностях отношений смеха и власти, представляют работы о проявлениях народной смеховой культуры. Одна из самых цитируемых работ в этом направлении – книга М. Бахтина о творчестве Франсуа Рабле[431], ставшая точкой отсчета для многих исследований, рассматривающих смех как способ противостояния официальному режиму. По Бахтину, карнавал – временное освобождение от иерархических отношений, господствующих правил и порядков. Смех во время карнавала переворачивает реальность, снимая маски: шут становится господином, на смену иерархии приходит всеобщее равенство. Насмешки становится достоин любой – и король, и подданный. Реинкарнацией бахтинского карнавала в современном политическом протесте стали такие перформативные формы комического, как «юмористический политической трюк»[432], глушение культуры[433], карнавальные митинги[434], иронический активизм[435] и т. д.

В политической коммуникации роль юмора в целом оценивается положительно. Чувство юмора считается важной характеристикой образа лидера[436], а также инструментом, способным сделать политика более популярным, сформировать его положительный имидж. Нередко политики участвуют в комедийных шоу и сатирических передачах, чтобы повысить собственную узнаваемость, заработать медийный ресурс.

Юмор способен мягко выражать критику: отрицательная характеристика, выраженная в насмешке, поражает цель, но не воспринимается как явно грубая или агрессивная[437]. Однако у этого эффекта есть свои границы: если ценности аудитории не допускают высмеивания определенного объекта (например, из-за религиозных табу, неприятия дискриминации по любому признаку), шутка приведет к негативной реакции. Также известно, что, фокусируясь на юморе, публика отвлекается от обсуждения действительно важных проблем, менее критично относится к высказываемым аргументам или вовсе не воспринимает послание как серьезное[438].

Особые отношения у комического с медиасредой. Считается, что юмор стал одним из факторов диалогизации публичного политического дискурса: в свете комического сложные политические явления становятся тривиальными, понятными, позволяют политикам и аудитории осмысливать политическое в терминах повседневности[439]. Событие, осмысленное в ракурсе комического, привлекательно для СМИ[440]: шутки политиков цитируются и попадают в заголовки, комичные выходки лидеров или активистов провоцируют волны новостей, смешные рекламные ролики обладают большей виральностью[441].

Прикладной аспект политического юмора – его использование в рекламе, PR, пропаганде, с целью создания имиджа или влияния на массы – не является самостоятельным и глубоко разработанным направлением исследований: как правило, политический юмор рассматривается в качестве целого, что связано с его сложностью и многоплановостью (сатирическое шоу с участием политика можно рассматривать и как журналистику, и как часть стратегии по разработке имиджа политика; нельзя точно сказать, в каких случаях инициатором шутки в Сети стал технолог, в каких – простой пользователь). В корпусе литературы на эту тему представлены работы о риторических возможностях