Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

Если такая чрезвычайно коммерциализированная схема аренды, как паджак, становится всё более распространённой и в Седаке, и в целом в регионе Муда (с чем соглашается большинство наблюдателей), то она не предвещает ничего хорошего в плане доступа крестьян к земле[226]. Как уже отмечалось выше, в этом аспекте долгосрочная аренда подразумевает, что арендуемая земля больше не будет доставаться преимущественно беднякам – им на смену придут состоятельные коммерческие землепользователи, уже располагающие капиталом для того, чтобы побороться за возможность получить землю на таких условиях. В качестве примера препятствий, с которыми сталкиваются даже крестьяне-середняки, пытающиеся конкурировать на этом рынке, можно привести историю Рокиах – жены Мата Буйона (№ 34). Её брат предложил арендовать 2,5 релонга земли на четыре сезона за единовременную плату в размере 1600 ринггитов. Чтобы собрать эту сумму, пришлось заложить все имевшиеся в доме золотые украшения, а также взять у двух лавочников ссуды на 500 ринггитов под привычные высокие проценты. Теперь же брат Рокиах объявил, что хотел бы продлить срок аренды ещё на один год (плюс 800 ринггитов) до того, как истечёт первоначально установленный период. Если Рокиах не наскребёт эти дополнительные 800 ринггитов, она рискует потерять землю, которая перейдёт к другому арендатору. Даже Лазим, один из крупнейших земледельцев в деревне, с трудом насобирал три тысячи ринггитов за четыре релонга земли, которые он арендовал на семь сезонов у Фадзила. Несмотря на привлекательность такого контракта в долгосрочной перспективе (в пересчете на один сезон арендная плата за релонг составляла всего 107 ринггитов) и тот факт, что Фадзил дал Лазиму отсрочку на один сезон для выплаты остатка в размере 1000 рингтитов, значительную часть первоначального платежа пришлось занять у местного китайского торговца. Таким образом, нет никакой случайности в том, что ни один крестьянин Седаки, берущий землю в долгосрочную аренду, не относится к беднейшей трети домохозяйств, хотя именно эти семьи наиболее отчаянно нуждаются в земле для обработки. О коммерческом характере таких арендных соглашений также свидетельствует тот факт, что теперь они всегда заключаются в письменной форме и нотариально заверяются, даже если стороны являются близкими родственниками[227].

Четверо жителей деревни уже потеряли землю, которую они ранее арендовали, когда владелец настоял на переходе к долгосрочной аренде, а они не смогли найти необходимые деньги. Именно таким способом площадь земель, обрабатываемых селянами, сократилась почти на 18 релонгов. Ещё более тревожны рассказы, которые жители деревни почти ежедневно слышат на рынке или от родственников, о том, что крупные участки земли переходят в руки состоятельных коммерческих арендаторов. Утверждается, что среди них много китайцев, которые уже владеют тракторами, а в некоторых случаях и акциями комбайнового синдиката. Например, один житель близлежащей деревни Сунгай-Буджур сдал китайскому лавочнику, имеющему трактора, в аренду восемь релонгов земли на 15 сезонов за 15 тыс. ринггитов. В Седаке имеется несколько менее масштабный пример: Ток Касим (№ 60) сдал в аренду четыре релонга земли на десять сезонов, чтобы собрать первоначальный взнос в шесть тысяч ринггитов на лицензию для такси, водителем которого теперь работает его сын. Арендатором в данном случае стал владеющий тракторами китаец, для которого Ток Касим выполняет функции посредника, обеспечивая ему заказы на работы по вспашке и собирая за них плату[228]. Как утверждает Ток Касим, он и хотел бы сдать землю в аренду какому-нибудь малайцу, но в тот момент, когда ему требовались деньги, ни у кого из его знакомых их не было. Вдобавок к таким историям селяне ежедневно наблюдают свидетельства конкуренции за сельскохозяйственные земли со стороны коммерческих предпринимателей, находящихся за пределами Седаки. По словам зажиточного землевладельца из Седаки Лебая Пендека (№ 73), не проходит и недели, чтобы китайские торговцы, с которыми он ведёт дела, не спрашивали его, не хочет ли он сдать им землю в аренду.

Дело не только в том, что первоначальные капитальные затраты на долгосрочную аренду любой земли, кроме самых мелких участков, превышают годовые чистые доходы всех домохозяйств в деревне, за исключением лишь немногих. Помимо этого, текущий уровень ставок долгосрочной аренды составляет от 180 до 220 ринггитов за релонг в сезон, и если земля принесет посредственный урожай, то арендатор получит лишь небольшую прибыль или вообще останется без неё. Большинство местных земледельцев, даже если допустить, что у них имеется капитал, побоялись бы столкнуться с таким риском. Конкурировать на этом рынке могут только те, у кого уже есть тракторы и/или комбайны, снижающие производственные затраты, и те, кто обрабатывает достаточно земли, чтобы равномерно распределить свои риски и покрыть краткосрочные убытки. Возникающая в результате ситуация представляется следующим образом: владельцы капитала – машин, рисовых мельниц и денежных резервов – теперь вступают непосредственно в процесс производства и занимаются обработкой земли самостоятельно. Землевладельцы, передающие свои земли арендаторам по схеме паджак, могут быть богатыми или бедными, однако новые арендаторы, которые берут эту землю, всё чаще происходят из рядов наиболее состоятельных малайских и китайских сельских предпринимателей. Право собственности может оставаться в основном неизменным, тогда как концентрация операций – своего рода монополия на узуфрукт [право распоряжения поступлениями от чужой собственности] – стремительно нарастает[229].

Изменения в производстве риса и заработных платах

Для бедных деревенских домохозяйств пять лет, прошедших после перехода к двойным урожаям в Седаке примерно до 1977 года, сегодня выступают предметом обоснованной ностальгии. В те времена было не просто много работы, ведь пересадку, уборку, обмолот и транспортировку с полей теперь требовалось выполнять дважды в год, – помимо этого, пиковые всплески спроса на труд во время посадки риса и сбора урожая настолько улучшили переговорную позицию работников, что их реальная заработная плата существенно повысилась. Если представить себе, как люди оценивали текущую ситуацию, например, в 1976 году, то оснований для оптимизма было предостаточно – в выигрыше оказались почти все. Основные преимущества от возросшей урожайности и повышения цен на рис достались, конечно же, крупным земледельцам и собственникам земли, даже несмотря на то, что часть этой выгоды поглощалась увеличением производственных издержек. Мелкие крестьяне, которые едва зарабатывали на жизнь, впервые обнаружили, что двойной урожай обеспечивает им скромные излишки и даёт некоторое облегчение от растущего долгового бремени. Даже самые бедные жители деревни, у которых было мало обрабатываемой земли или не было её вовсе, и которые в значительной степени полагались на наёмный труд, чтобы прокормить свои семьи, могли найти достаточно работы неподалёку от дома на протяжении двух сезонов выращивания риса, что позволяло им сводить концы с концами, не покидая