Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

буйволами. О важности этих животных в выращивании риса ещё в 1967 году свидетельствуют установленные Хории данные, что поголовье буйволов в Седаке было почти сопоставимо с количеством домохозяйств, а большинство жителей деревни, не имевших собственных животных, брали их в аренду. Переход к двойным урожаям способствовал использованию тракторов почти на всех этапах подготовки полей, поскольку для такой структуры земледелия скорость вспашки имеет повышенную ценность. Дополнительные издержки и потеря доходов для владельцев и погонщиков буйволов были значительны, однако крестьяне в Седаке не видели оснований зацикливаться на том, что на тот момент казалось мелкими утратами на фоне куда более существенных выгод.

Потери доходов, понесённые двумя беднейшими домохозяйствами Седаки, имеют совершенно типичный характер. Хамзах (№ 8), младший брат Разака, до внедрения двойных урожаев зарабатывал до 200 ринггитов в год, срезая рисовые стебли и вторичную поросль (мерампут) на полях других крестьян, а также время от времени получал деньги за то, что боронил землю с помощью арендованного буйвола. К 1973 году эти виды работ практически исчезли. Самад (№ 17), в чьём хозяйстве по-прежнему имеется буйвол, подсчитал, что раньше зарабатывал до 500 ринггитов в год, вспахивая и бороня более 20 релонгов для других крестьян по сдельной ставке 25 ринггитов за релонг. Теперь же он считает удачей получить за такую работу и сотню долларов в год и думает, что скоро продаст своего буйвола. Дать усреднённую оценку потерям, понесённым более бедными домохозяйствами Седаки, практически невозможно, поскольку они были постепенными и распределялись неравномерно. Но мы можем использовать данные одного агроэкономического исследования, которое продемонстрировало, что сразу после внедрения двойных урожаев в регионе Муда затраты труда на единицу посевной площади снизились на 17 % – вероятно, аналогичная оценка не будет иметь большую погрешность и в отношении потерь доходов[233]. Почти все тракторы, при помощи которых теперь обрабатываются практически все поля в Седаке, представляют собой большие четырёхколёсные машины, которые принадлежат богатым предпринимателям (как малайцам, так и китайцам), живущим за пределами деревни. Среди жителей деревни владеют тракторами только четверо. Три трактора принадлежат троим самым богатым селянам – Хаджи Кадиру, Лебаю Пендеку и Амину, – хотя эти машины являются двухколёсными моноблоками, которые используются в основном на рисовых землях их владельцев. Напротив, буйволы были распределены по хозяйствам жителей Седаки гораздо более равномерно[234].

Если механизация подготовки полей вызвала в Седаке всеобщее одобрение на фоне новых возможностей для наёмного труда, появившихся благодаря двойным урожаям, то механизация уборки риса спровоцировала гораздо больше разногласий, а то и вспышек конфликтов. Не будет преувеличением утверждение, что коммерческие комбайны заполонили рисовую равнину вокруг деревни. Впервые они появились в период сбора урожая в сезон ирригации в середине 1976 года, хотя тогда их использовали лишь один или два землевладельца, находившихся за пределами деревни. Однако пять сезонов спустя, к началу оросительного сезона 1979 года, урожай при помощи комбайнов собирался уже на 60 % рисовых земель Седаки, а через год этот показатель превысил 80 %.

Первыми жителями Седаки, ставшими нанимать комбайны, были почти исключительно крупные землепользователи, которые обрабатывали площади в шесть релонгов и более. Учитывая размеры их хозяйств, им редко хватало рабочей силы среди членов семьи, чтобы собирать свой урожай самостоятельно либо обмениваться трудовыми услугами (бердерау) с другими соседями. При этом стоимость наёмной рабочей силы для уборки риса на их полях значительно выросла в реальном выражении из-за запрета на использование тайских работников и ограничения притока мигрантов из Келантана[235]. Новый режим двойных урожаев также отдавал приоритет скорости. Новые высокоурожайные сорта риса легче повреждались после созревания; порче урожая способствовало и то, что эти сорта собирались в условиях повышенной влажности – в особенности в ирригационный сезон; а когда сезон начинался поздно, важно было быстро собрать урожай, чтобы подготовить землю к следующей посадке.

Мелкие земледельцы и арендаторы по понятным причинам не испытывали особого желания нанимать комбайны для уборки своего урожая. Для них было более оправданным и важным частично или полностью делать это самостоятельно: более оправданным потому, что они обычно были «богаче» трудом, чем землей, а более важно потому, что большее значение для них имела потенциальная экономия денежных затрат на земледелие[236]. Кроме того, представители указанной группы, конечно же, хорошо осознавали, что комбайны способны угрожать – и действительно угрожают – основным источникам заработков от наемного труда для малообеспеченных семей в деревне. И всё же даже для мелких крестьян ситуация была не столь прямолинейной. Период сбора урожая был заведомо самым выгодным временем для мужчин и женщин из бедных домохозяйств. Женщины, работавшие небольшими бригадами, могли зарабатывать порядка семи ринггитов в день, срезая рисовые колосья, а крепкие мужчины, обмолотив за день восемь-девять мешков риса, могли заработать 16–18 ринггитов – при условии, что они были готовы приступить к работе. Но вот в чём была загвоздка: всякий день, когда они убирали урожай на своей земле или обменивались трудовыми услугами с соседями, они теряли выгодную возможность заработать хорошие деньги в пиковый период спроса на труд. Не исключено, что в индивидуальном порядке использовать комбайн на своём небольшом участке имело смысл в краткосрочной перспективе, разгружая себя, чтобы потратить больше дней на наёмный труд на чужой земле. Но в коллективном плане в долгосрочной перспективе всё это выливалось в действия по принципу «разори своего соседа», поскольку комбайны замещали ручной сбор урожая на всё большей площади рисовых земель Седаки. Для некоторых (хотя и не для всех) мелких крестьян деревни возобладала краткосрочная логика, что привело к неизбежным последствиям.

Общие результаты описанного процесса становятся заметны при сравнении чистых потерь чистых доходов домохозяйств между ирригационным сезоном 1977 года, когда машинная уборка производилась только на 15 % рисовых земель, и ирригационным сезоном 1979 года, когда уже 60 % урожая было собрано комбайнами. Соответствующие данные представлены в Таблице 4.9, но поскольку приведённые показатели фиксировались по памяти людей о своих прежних заработках, их следует рассматривать как грубые приближения[237].

Доля совокупных чистых доходов, полученная от оплачиваемого труда на рисовых полях, 1977 год

Таблица 4.9. Потери чистых доходов домохозяйств Седаки из-за механизации уборки риса (со слов жителей деревни), сравнительные данные за ирригационные сезоны 1977 и 1979 годов

Самые серьезные потери, как и следовало ожидать, понесли беднейшие домохозяйства Седаки. Для домохозяйств, занимающихся исключительно наемным трудом, комбайны представляют собой экономическую катастрофу. Для ещё 22 семей, которым сельскохозяйственный труд приносит более четверти их доходов, механизация несёт суровые и совершенно однозначные последствия, учитывая общий низкий уровень доходов этой группы.