Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

Для внешнего наблюдателя всё это выглядело так, будто двойные урожаи придали местному крестьянству более прочную экономическую основу и обеспечили желанную передышку от давления демографических процессов, долгового бремени и необходимости в трудовой миграции. Изнутри реакция жителей Седаки содержала классические признаки крестьянского оптимизма. Они перестраивали свои дома, используя более прочные материалы, более щедро тратились на празднование свадеб и другие церемонии, знаменующие начало новых жизненных этапов, покупали новые велосипеды, а то и небольшие мотоциклы, баловали себя маленькими удовольствиями в еде, одежде, мебели и даже драгоценностях, ездили навещать родственников, которых едва ли видели прежде. Бедные деревенские домохозяйства впервые в жизни обнаружили, что еда, блага цивилизации и ритуалы, привычные для твёрдо стоящих на ногах крестьян-середняков до начала программы ирригации, были им вполне по карману. А те, кто уже достиг достаточного уровня зажиточности, в свою очередь, стремились к тем стилям потребления, ритуалам и вложениям, которые десятилетие назад могли считать возможными лишь самые богатые. Неудивительно, что посреди этой всеобщей эйфории на растущее неравенство в доходах в значительной степени не обращали внимания.

К 1978 и определенно к 1979 году значительная часть этой эйфории рассеялась вместе со многими материальными условиями, которые её обеспечивали. Но если эйфория затронула примерно всех, то разочарование было более избирательным, в особенности коснувшись бедняков. Отпускные цены на продукцию земледелия не менялись с 1974 года, тогда как издержки производства росли, сокращая доходы – для крупных фермеров это было лишь неудобство, однако мелкие арендаторы и собственники земли получили серьезный удар. В 1978 году из-за засухи пришлось полностью отказаться от получения урожая в ирригационный сезон, в связи с чем доходы земледельцев сократились вдвое, а бедняки лишились заработков, хотя они уже оказались в зависимости от этой разновидности доходов. Одновременно те самые экономические силы, которые привели к кратковременному всплеску относительного процветания, стали способствовать изменениям в моделях землепользования и производства, которые сводили это процветание на нет, в особенности для тех представителей крестьянского сообщества, которые получили наименьшие выгоды. Как мы уже могли убедиться, крупные землевладельцы, были воодушевлены серьезными прибылями, позволявшими им либо возобновлять обработку земель своими силами, либо сдавать большие участки состоятельным арендаторам, которые заблаговременно вносили плату за них с премией к рынку. И в том, и в другом случае массив земель, доступный для аренды мелким землевладельцам и скромным арендаторам, сократился.

Примерно в это же время в ландшафте Седаки стали появляться комбайны. Их внедрение во многом стало возможным благодаря тем же самым экономическим силам, за счёт которых которые ранее увеличились доходы сельских наёмных работников. Вложения в крупные комбайны стали прибыльными лишь в рамках относительного увеличения затрат на рабочую силу для уборки урожая и возможности собирать урожай практически круглый год в условиях двойного цикла земледелия[230]. Прямое и косвенное воздействие машинной уборки урожая было гигантским. Главными проигравшими почти без исключений оказались более бедные домохозяйства, чья экономическая безопасность и доходы упали почти до уровня, преобладавшего до 1970 года. Оправившись от сокращения доходов, связанного с полной потерей урожая ирригационного сезона 1978 года, они вскоре осознали, что из-за появления комбайнов эти утраты не удастся компенсировать при помощи ручной уборки уже в 1979 году. Людям снова пришлось затягивать пояса. Праздничные пиры (кендури) и свадьбы были отменены, отложены либо проводились в гораздо меньших масштабах; небольшие удовольствия, которые позволяли себе крестьяне, практически исчезли, и к 1979 году многие бедняки снова отправлялись на временные работы в город в привычных попытках свести концы с концами.

Исследование экономических последствий этих изменений для одной лишь Седаки позволяет наблюдать в уменьшенном виде более масштабные трансформации, описанные в предыдущей главе. Локальные эффекты данного сдвига в производственных методах также выявляют множество других, второстепенных последствий, которые просто теряются в любом агрегированном исследовании региона Муда в целом. В данном случае нас вновь интересуют локальные «факты», однако такие крайне важные вопросы, как их социальный смысл и реакция на них, мы пока отставим в сторону, чтобы рассмотреть их в последующих главах.

Механизация выращивания риса естественным образом представляла самую прямую угрозу для той части населения деревни, которая в наибольшей степени зависела от сельскохозяйственного наемного труда как источника своего дохода. Наиболее негативное воздействие этот процесс оказал на небольшую группу работников, которые зарабатывали только наемным трудом. Правда, в Седаке таких домохозяйств насчитывалось всего четыре, а в регионе Муда в целом оценки доли домохозяйств чистых наемных рабочих колеблются в диапазоне от 7 % до 10 %. Возможно, именно по этой причине сокращению заработных плат, вызванному механизацией, уделялось так мало внимания. Если бы это воздействие ограничивалось только указанной группой, такое невнимание, возможно, было бы оправдано, учитывая динамичный рынок труда за рамками рисового хозяйства. Однако этот процесс гораздо шире – в некоторой степени он охватывает все те семьи, которые исторически зависели от сельскохозяйственного труда в качестве одного из источников своих доходов. Как демонстрируют данные Таблицы 4.8, масштабы этой зависимости в Седаке в течение основного рисового сезона 1977–1978 годов были поразительны.

Таблица 4.8. Доля общих чистых доходов домохозяйств Седаки, полученная от оплачиваемого труда[231] на рисовых полях в основной сезон 1977–1978 годов

Как минимум четверть семей в Седаке следует относить к преимущественно наемным работникам, поскольку из этого источника поступает более половины их доходов. Все эти семьи, за исключением двух, относятся к беднейшей половине деревни, причем у них, как правило, либо так мало земли, либо так много домочадцев (или и то, и другое), что лишь наемный труд на рисовом поле позволяет им держаться на плаву. Ещё девять домохозяйств (12 %) получают от наемного труда более четверти своих доходов, а также имеется 24 домохозяйства, которым этот источник приносит как минимум некую часть денежных поступлений. Таким образом, более двух третей семей в Седаке так или иначе связаны с наемным сельскохозяйственным трудом, а для более чем одной трети эта связь имеет существенный характер. Но даже в этих показателях может присутствовать недооценка принципиальной значимости наемного труда на рисовых полях[232]. В рамках 22 домохозяйств, не имеющих доходов из этого источника, фактически половина приходится на пенсионеров или инвалидов, непригодных для такой работы.

Первым шагом в механизации выращивания риса стало использование тракторов для подготовки полей. Наём тракторов был широко распространен задолго до перехода к двойным урожаям, хотя обычно для таких задач, как разбивание комьев глинистой почвы (ланьяк), выравнивание грунта (менгилин) и боронование (сисир, меньи сир) трактора использовались в сочетании с