Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир

зависит от прежних успехов, гласит, что те порождают дисбаланс и создают узкие места в родственных и дополнительных сферах, тем самым стимулируя дальнейшие инновации. Эта точка зрения, связанная с именем Ландеса (Landes, 1969), была уточнена и переформулирована Розенбергом (Rosenberg, 1976), который указывал, что подобные дополнения играют роль «фокусирующих» устройств в ходе дальнейшего прогресса. Такие теории правдоподобны, но они оставляют ряд нерешенных вопросов. Как подчеркивает Паркер (Parker, 1984, p. 38), один из них сводится к тому, что механизм такого типа работает лишь тогда, когда нет возможности изменить распределение ресурсов. В противном случае любое узкое место легко преодолевается путем перемещения рабочей силы и капитала в те отрасли, в которых остались старые технологии. Другая сложность состоит в том, что эти теории будут работать лишь в том случае, если предложение новых технологий достаточно эластично для того, чтобы дополнительный поиск технических решений действительно давал желаемые результаты. Любое фокусирующее устройство будет бесполезно, если в его окуляры не попадает ни один реальный объект.

Для нас в настоящий момент значение зависимости от пути развития состоит в том, что некоторые пути обеспечивают непрерывный прогресс, а другие заводят в тупики. Поскольку невозможно заранее предсказать, куда ведет какой путь, то, что в ретроспективе выглядит как технологическая креативность, может быть результатом прежнего удачного выбора, а техническая отсталость может оказаться просто ценой ставки на медленную лошадь. В некоторых случаях технический выбор, первоначально представлявшийся удачным, в конце концов приводил к стагнации. Примером может служить переход ирландского сельского хозяйства на картофель как на основную культуру в XVIII в. Акр земли под картофелем, давал втрое больше калорий, чем акр земли, засеянный зерновыми, и потому переход на картофель выглядел совершенно оправданным с точки зрения роста производительности. Однако в дальнейшем урожайность зерновых возрастала значительно быстрее, чем урожайность картофеля, и это создавало впечатление, что регионы, специализировавшиеся на картофеле, пребывают в стагнации. Второй пример – верблюжье седло, изобретенное примерно между 500 и 100 гг. до н. э. В результате его внедрения верблюд постепенно вытеснил колесный транспорт во многих областях Ближнего Востока и Северной Африки (Bulliet, 1975; Hill, 1984b). Хотя принцип колеса продолжал эксплуатироваться в этих экономиках – если не на транспорте, то в промышленности, – колесо в обычном смысле слова вышло там из употребления. Локальные результаты обучения в процессе использования верблюдов как транспортного средства были однозначно менее впечатляющими, чем в странах, использующих колесный транспорт[84]. Верблюды способствовали экономии ресурсов, позволяя не строить обычные дороги и не стимулировали строительство железных дорог.

В любом случае из этих логических цепочек не складывается вполне убедительная картина технических достижений. Было бы ошибочно думать, что ничто так не способствует техническому прогрессу, как технический прогресс. Примеры постепенного угасания успешных инноваций, так же как и неожиданных «рывков» в прежде отстававших обществах (скажем, в Германии после 1850 г.), демонстрируют неадекватность этих моделей. Почему горнорудные регионы в Южной Германии и Англии порождали намного более заметные эффекты технологического перелива, чем горнорудные регионы в Швеции, венгерской Словакии или в Северной Испании? Почему голландцы были намного более искушенными мореходами, чем, скажем, ирландцы? И почему в Португалии после 1500 г. не наблюдалось эффектов перелива, аналогичных нидерландским? Используя метафору Линна Уайта, можно сказать, что подобные эффекты, основанные на законах природы, способны открывать двери, но не от них зависит, пройдет ли в эти двери экономика. И напротив, если дверь кажется закрытой вследствие прежнего технологического выбора, всегда возможно выбить эту дверь и перейти к другой технологии. Ни природа, ни история не в состоянии навсегда запереть общество в технологическом тупике.

Принцип зависимости технических изменений от пути развития, когда их курс определяется главным образом прежними событиями, можно расширить, хотя при применении подобных моделей необходимо соблюдать осторожность. Связи с прошлым следует выявлять, а не предполагать. Возможно, что регионы, специализировавшиеся на производстве часов и приборов, имели значительное преимущество в плане инноваций, поскольку от часовщиков и изготовителей приборов требовались большие способности, а также хорошее знакомство с материалами и с механикой. Поэтому не удивительно, что многие инженеры и изобретатели, прославившиеся во время британской промышленной революции, вышли из рядов часовщиков и приборостроителей. Порой несколько выдающихся людей создавали «школу», которая набирала инерцию и выпускала все новые и новые поколения инженеров и изобретателей. Британская машиностроительная индустрия в конце XVIII – начале XIX в. и немецкая химическая промышленность в XIX в. своим успехом были частично обязаны подобным традициям. Тем не менее многие традиции угасли или заводили в тупик. Таким образом, очевидно, что для объяснения технических успехов недостаточно знать их историю.

Стоимость рабочей силы

Согласно родственной гипотезе, техническая креативность стимулируется высокими заработками и дефицитом рабочей силы. Эта гипотеза, известная как тезис Хаббакука (Habbakuk, 1962), гласит, что высокая заработная плата в XIX в. подхлестнула технический прогресс в США и, в частности, способствовала созданию американской системы производства, основанной на взаимозаменяемых деталях. Обзор соответствующей литературы в целом выходит за рамки нашей книги, однако несколько замечаний о связи между высокой стоимостью рабочей силы и техническим прогрессом будут здесь уместны. Идея о том, что высокие заработки обязательно поощряют технологическую креативность, вытекает из ложного представления о том, что технический прогресс – это, в первую очередь, процесс выбора между более-менее эквивалентными альтернативами и что этот выбор зависит от цен на факторы производства. Несомненно, мы можем привести примеры ситуаций, когда такой выбор приходится делать, но они не отражают его сущности. Согласно тезису Хаббакука, высокие заработки должны стимулировать изобретения, способствующие экономии труда. Однако у нас нет убедительных доказательств того, что технический прогресс в прошлом шел преимущественно в этом направлении (von Tunzelmann, 1981, p. 158). Маклеод (MacLeod, 1988, p. 158–181), анализируя мотивы получения патентов в Англии XVIII в., показывает, что целью инноваций в первую очередь объявлялись экономия капитала или повышение качества продукции, притом что «экономия труда» была названа целью изобретения лишь в 3,7 % случаев. Вообще говоря, стремление к экономии труда в XVIII в. усилилось, но под ним зачастую понималось совсем не то, что имел в виду Хаббакук. Изобретатели пытались заменить рабочих машинами с тем, чтобы подорвать влияние профсоюзов, или потому, что не доверяли своим работникам.

Более того, смещенные технические изменения – понятие относительное. Если данная инновация экономит труд, то после ее внедрения капиталовооруженность должна возрасти. Но в большинстве случаев абсолютное количество капитала и труда, требовавшееся для производства одной единицы продукции, снижалось, даже если затраты труда сокращались быстрее, чем затраты капитала. Производитель, будь то независимый ремесленник или крупный фабрикант, постарается в максимальной степени снизить издержки вне зависимости